Мария Метлицкая - Испытание медными трубами (сборник)

Через три дня забрали Олю с мальчиком из роддома. И – началось! Если бы он только мог предположить! К ребенку его не подпускали – даже когда купали его в ванночке. Гуляла с мальчиком теща. Оля в это время спала. Обедать они садились вдвоем – Ольга и мамаша. Ему не предлагали. Периодически он уходил к Борьке и напивался. Несколько раз прогулял работу. Сделали последнее предупреждение. Он попробовал поговорить с женой. Умолял, чтобы та отправила мать домой. Убеждал, что все еще может наладиться. Просил, чтобы она доверила ему сына. Пытался убедить, что во всем виновата ее мать. Оля молчала, плотно сжав губы. А потом усмехнулась и сказала:

– На тебя надежды нет. Я тебе не верю. Ты деклассированный элемент. Пьяница и бездельник. И мама будет жить здесь, со мной. Это не обсуждается.

Вечером он собрал вещи и ушел из дома.

Он позвонил в Борькину дверь и услышал, как тот по-стариковски шаркает тапками по полу. Увидев Дементьева с чемоданом, Борька вздохнул и сказал:

– Проходи.

Вечером, когда разлили водку и порезали колбасу, Борька спросил:

– Ну а дальше?

– Гонишь? – усмехнулся Дементьев.

– Да нет, живи, – ответил Борька и добавил: – Пока. А там видно будет.

И Дементьев забухал – а что, был повод.

Жалко было не развалившейся семьи – он понимал, что семьи, в общем-то, и не было. К сыну он прикипеть не успел – не дали. И в том нет его вины. Ольгу он уже не любил – по крайней мере, даже не скучал по ней. Да и любил ли вообще? Придумал себе сказку про белого бычка, а теперь глаза раскрылись. Не было там ничего такого, из-за чего стоило так лопатить свою жизнь. Жалко квартиру – единственное, что осталось у него после ухода мамы. Боже! Как они мечтали о ней! Говорили по ночам. Мама придумывала, какие сошьет занавески и где повесит фотографии. Брали деньги в долг – на первый взнос. Мама бегала по трем работам, чтобы этот долг отдавать. Он на первом курсе на все лето уехал строить коровники, чтобы отдать последнюю порцию долга. Отдал. После похорон мамы, хотя денег с него никто не требовал. Но он думал, что мама была бы им довольна. А теперь в его, в маминой, квартире живут две абсолютно чужие тетки. И пользуются ее полотенцами и чашками. Правда, там еще живет его сын… Но это осознавалось с трудом.

Борька наивно предположил, что, может быть, «дамочки», как он их называл, съедут обратно в свой Зажопинск, на родину, так сказать. В чистый воздух и неиспорченную экологию.

– Наивный! – рассмеялся Дементьев. – Кто же добровольно съедет из отдельной квартиры, с газом и горячей водой? Из Москвы, в конце концов? Таких дураков, как ты, Борька, кто от комфорта отказывается, на свете больше нет.

С работы его все-таки поперли. Сколько можно терпеть?

Жил он по-прежнему у Борьки. Дома тот бывал нечасто – то в Карелии на байдарках, то на машине с приятелями по Военно-Грузинской дороге, то на Алтае, то в монастыре в Улан-Удэ. Деньги есть, но человек свою жизнь не прожигает, а живет. С интересом и пользой для души и тела.

А Дементьев попивал. Считал, что жизнь не удалась – полная разруха. И вылезать из этого дерьма не было ни сил, ни желания. Борька приезжал, смотрел на него с жалостью и укоризной, тяжело вздыхал и говорил:

– Я, Витьк, тоже водочку люблю. Под настроение и хорошую закуску. Но я никогда не сопьюсь – гены. Еврей-алкоголик – нонсенс. Дед Борух в день выпивал два стакана водки – и так до конца жизни. А у тебя другие гены. И папаша был пьяницей. Так что край, Витька, близок. Еще пара шагов. Ты знаешь, я людям нотации не читаю – не в моих правилах. Каждый живет, как хочет. Но мне, как другу, на это смотреть не просто. Сделай выводы.

– Мне уйти? – усмехался Дементьев. – Да я не в обиде. Ты и так мою опухшую рожу долго терпел. Понимаю – обрыдло. Я уйду, Борька. Уйду.

– Да живи! Ты мне жить не мешаешь. Только на работу попробуй устроиться. Может, меньше бухать будешь.

На работу не брали, во всяком случае, на приличную. Оно и понятно. Борька устроил его в общество охотников и рыболовов охранником. Денег, понятное дело, копейки, но на колбасу и хлеб хватает. И на пузырь, кстати, тоже.

Однажды он поехал на свою квартиру. Дверь открыл толстый, лысый мужик с голым пузом и в растянутых трениках.

– Тебе кого? – неласково спросил мужик, почесывая волосатое пузо.

– Ольгу позови, – сказал Дементьев.

– А, понял! – Мужик крикнул: – Люлек, здесь твой бывший нарисовался.

В коридор выскочила Ольга – располневшая, с короткой стрижкой, в тесном и грязноватом халате.

– Чего явился? – спросила она.

– Ласковая моя! – усмехнулся Дементьев и добавил резко: – Сына покажи!

Бывшая жена вскинула подбородок, поставила ноги на ширину плеч, руки, естественно, в боки.

– Сына, значит, – прошипела она. – А ты-то какое к нему имеешь отношение? Ты хоть на копейку ему конфетку за эти годы принес? Пару трусов купил? Алименты платил? А теперь о сыне вспомнил? – Ольга двинулась на него грудью.

Дементьев отступил шаг к двери, однако хрипло повторил:

– Ваньку покажи.

– А нету Ваньки. В деревне он, с мамой. И был бы – не увидел.

– В общем так, милая, – медленно проговорил Дементьев. – Квартирку придется разменять. В коммуналку поедешь. К соседям и тараканам. Маму можешь с собой прихватить и это чмо тоже. – Он кивнул на Ольгиного хахаля. – За Ваньку в суде буду бороться. Не сомневайся. Кончилась твоя вольготная жизнь, птица моя. – Он достал из пачки сигарету и закурил.

Пузан вынес ему из кухни пепельницу. Ольга стояла бледная как полотно. Все молчали. Потом Ольга пришла в себя.

– Значит так, – спокойно сказала она. – Ваньку тебе не видать как своих ушей. За три года ни копейки алиментов. Ты безработный пьяница. Бомж. – Она улыбнулась. – А квартирку, – тут ее улыбка стала приторно-сладкой, – попробуй разменяй. Только я в суде докажу, что ты за все эти годы ни копейки не заплатил. И все соседи подтвердят, что ты меня бросил с грудным ребенком. И что с работы за пьянку вылетел. А потом, ты меня знаешь, Дементьев. – Она подошла к нему вплотную. – Ни пяди, слышишь. Ни пяди. Даже лучше не суйся. Не мешай жить. Съем и не подавлюсь. Ты же меня знаешь, – повторила она.

– Вещи отдай, – прохрипел Дементьев. – Мамины фотографии.

Ольга открыла шкаф и бросила к его ногам давно собранную сумку. Он поднял ее с пола и вышел прочь.

Через полгода, сильно смущаясь, Борька сказал, что в его жизни намечаются серьезные перемены. Он долго мямлил и наконец разродился. Дело было в том, что заядлый холостяк Борька влюбился и надумал жениться. Дамой его сердца оказалась тихая, серая мышка по имени Соня. Учительница музыки. Соня ждала ребенка.

– Понял, – сказал Дементьев. – Сколько времени на сборы?

Борька отчаянно замотал головой: