Андрей Рубанов - Жизнь удалась

Нет, она впечатлилась не цветами. Нежнейшие, бархатные розы выглядели замечательно и пахли тоже, но она в свои девятнадцать видала букеты и получше. Багажник – вот что поразило Марину. Стерильно чистый. Ни пятнышка грязи. Ни пылинки. Никаких грязных тряпок, мятых ведер, никаких канистр и ржавых железок. Промасленное, неприглядное барахлище, обычно под завязку забивающее кормовые отсеки автомобилей, в том числе у ее собственного отца, – здесь отсутствовало. Пусто, чисто. Почти слишком чисто, но не слишком, а так, как надо.

Сели и поехали.

Она не стала скромничать.

– Боже, что за запах в твоей машине!

– Миллионерский, – скромно признался Матвей.

– Это как?

– Натуральная кожа, – перечислил он, – красное дерево, пластик. Плюс шампунь для кожи, мастика для красного дерева, полироль для пластика…

– …и парфюм, – добавила Марина, втягивая ноздрями пряную атмосферу своего нового и лучшего мужчины.

– Пако Рабанн.

– Я так и знала! Зачем ты сказал! Я бы угадала сама!

– Не сомневаюсь.

Помолчали – приятно, в приторном предвкушении дальнейшего. Взяли паузу.

– А ты, значит, миллионер?

– Ни в коем случае.

– Но в миллионерских запахах разбираешься.

Тут скула Матвея прокатилась вниз и вверх, опять обозначилась синяя жилка поперек виска, губы жестко – даже жестоко – сжались и вновь разомкнулись:

– Надо, – сообщил он, – носить на себе запах денег, и тогда деньги появятся. Они придут на запах.

…И девочки тоже придут, добавила умная Марина мысленно. Они – девочки, самочки, отважные охотницы за перспективными мальчиками – сбегаются на упомянутый аромат мгновенно. Они его нутром улавливают. Гляди, мать, как у него здесь чисто, в салоне его машины, как блестит гладчайшая кожа мягчайших кресел, как тут все здорово продумано, в этой огромной сверкающей лодке, предназначенной для катания по асфальтовым рекам! Ни пыли, ни грязи, ни песка, ни забитой сигаретными останками пепельницы, ни кошмарного амбре копеечного дезодоранта.

У него таких, как ты, пять или семь минимум, сказала себе она и взгрустнула. Он катает девочек на своем шикарном крейсере, имеет их – возможно, прямо здесь же, на кожаных подушках, – а потом пылесосом и щеткой удаляет вещдоки, следы, всякие волосы там или окурки со следами помады… Отсюда – и избыточная чистота. У такого приятного мужчины с вальяжными манерами и дорогими часами на сухом интеллигентском запястье наверняка десяток подружек, он жизнелюб, это видно; обойтись одною – не его стиль; будь осторожна, дорогая, не растай, не изображай мороженое, изобрази что-нибудь другое…

Но не смогла, изобразила, растаяла еще до ресторана, а там – сдалась окончательно, не нашла сил противостоять обаянию, поддалась естественной красоте его поведения, его жестов, его бесконечных, тихим хриплым баритоном поданных вопросов. Тебе удобно? Тебе интересно? Вкусно? Сладко? Не дует? Не душно? Не скучно? Не жестко сидеть?

Нет, любимый. Не дует, не скучно, все идеально, все здорово, все хорошо.

– Десерт будешь?

– Нет, пожалуй. Нет… Спасибо…

– Блюдешь фигуру?

– Можно и так сказать.

– Фигура – не главное.

– А что главное?

– Знал бы ответ – вышел бы в дамки.

Помолчали, посмотрели друг на друга, утонули друг в друге, вдруг опомнились, очнулись, вдруг решили, что незачем. Пусть оно несет нас туда, где мед и перец, где соль и сахар, где любовь и последствия. Где жизнь и гибель.

– А ты, значит, не вышел? В дамки?

– Нет. Но это впереди.

– Хочешь туда, да?

– Куда?

– В дамки.

Снова его характер обозначился биением фиолетового шнурка под кожей, сбоку, подле глаза.

– Хороший вопрос. Не хочу. Но обязан.

– Почему обязан? Что за императив?

– Обязан – потому что иначе лишусь главного.

– Чего? Что для тебя главное?

– Самоуважение. Вера в себя. Сила.

– Ты тщеславен. И еще – ты в плену иллюзий.

Здесь Матвей засмеялся. Она видела, что он опьянел – от нее, от красного сладкого вина, от обстановки. Красивая пара, подъехали на красивом авто, красивый кабак, аперитив, все такое. А что еще нужно, кроме аперитива, миллионерского запаха и двусмысленной, возбуждающей беседы?

Ах, она пошла бы за ним, к нему, с ним в тот же вечер. Новый и лучший мужчина – что еще нужно, подруги, для женской удачи? Она, Марина, утонула бы в нем, как в теплом, соленом, солнечном океане, бросилась бы в волны, захлебнулась бы и умерла, и возродилась, и отдалась бы, блин, легко, – но после ресторана он отвез ее домой, проводил за локоток до двери, чопорно хмыкнул (мало ли хулиганов в подъездах) и сбежал, мальчишка, за секунду до того, как мама открыла дверь и впустила смертельно влюбившуюся, пьяную в дым, при букете роз, дочь домой.

– Ухажер, да? – без выражения предположила мама, помещая цветы в вазу, а дочь – под одеяло.

– Не скажу, – счастливым голосом ответила Марина, срочно засыпая. Полбутылки прохладного бордо для юной девушки, да под сигаретку, плюс стремительный, бесшумный, кружащий голову полет по столице, рассекание бархатной ночи стальным капотом, в облаке музыки, немного старомодной, но чертовски уместной – Синатра, Челентано, и Азнавур, и Джо Кокер, и еще какие-то хриплые, сумрачно-чувственные, красиво выводящие лаконичные мелодии, – давно уже мороженое обратилось в сироп; возьми, выпей, не останавливайся, продолжай, люби меня, будь со мной, не уходи никогда, только не сделай больно, не разочаруй, не предай меня и не погибни…

Он не исчез, не предал, не обманул – женился.

Все сладилось в пару месяцев. Чрезвычайная решительность Матвея поразила влюбленную по уши девушку. Потенциальный супруг мгновенно стал нужным, купил маме в качестве превентивного подарка стиральную машину, папе презентовал свежую резину для авто. Потоком пошли коробки конфет, мешки свежего мяса. Дарились не пустяки и безделушки, а действительно необходимые штуки. Подарился телевизор, и набор кастрюль, и ковер в коридор, и путевка в Анапу, и многое другое. С пустыми руками женишок не появлялся, а появлялся каждый вечер. Он делал все. Все. Превратил – как минимум постарался – жизнь, быт, ежедневный ход событий семьи в череду маленьких праздников. Однажды возник с ящиком «Будвайзера», напоил папу, далее маму и саму невесту, и сам охмелел; к ночи все трое, хватая перспективного парнишку за рукава пиджака, уговаривали заночевать, однако парнишка проявил принципиальность, гордо отринул хмельные приглашения, исчез, чуть пошатываясь; с утра опять звонил, хохмил и извинялся. Мечта, а не жених. Так все и срослось.

Свадьбу – скромную, но со вкусом и с идеей – сыграли еще до Нового года. Сыграл, собственно, жених. Родители невесты финансами не участвовали за неимением таковых. Матвей все сделал сам, везде договорился, устроил белый лимузин, и ресторан, и стол с жюльенами и холодцом, с водкой и шампанским, оплатил весь банкет от начала и до конца, включая тамаду, лабухов, видеооператора и прочих прохиндеев, непременно присутствующих при всякой свадьбе, как священник присутствует при похоронах; за все уплатил, девки, ничего не забыл, не упустил; и даже платье, белое, с высоким тугим лифом, с кисейным подолом, с перчатками по локоть, с диадемой из живых цветов в волосах суженой, с трехметровой фатой – а без фаты, известно, и свадьбы нет – обеспечил полностью.