Андрей Рубанов - Жизнь удалась

– Послушай, если у мужика никого нет, это по нему всегда видно, поняла? Я пятнадцать лет с Матвеевым! Он ногти на ногах стрижет только тогда, когда я ему об этом напомню! Он зубы на ночь не чистит! Он… он семейные трусы носит!..

– Бывают такие шалавы – им все равно, какие трусы. Главное – чтобы в трусах хоть что-то было…

– Матвеев не такой. После меня – и к шалавам?

– А чего? Для контраста.

– Ему это не надо. У него есть его фирма, его вино, его машина. У него есть я. Больше его ничего не интересует.

Марина почувствовала, что заводится, и лихорадочно отъела от пирога. С одной стороны, подруга все-таки говорила дело. С другой стороны, понемногу, на пределе чувствительности, по некоторым мгновенным полувзглядам, по еле заметному блеску глаз, по странной, иногда прорывающейся елейной вкрадчивости в голосе собеседницы Марина начинала понимать, что та, при всей ее природной доброте, начинает злорадствовать, – возможно, даже сама этого не желая. Вот, мол, была ты счастливая, удачливая, при муже, дом – полная чаша, а теперь попробуй, как я. Жизнь с изнанки понюхать…

Ладно, решила Марина, простим ей. У меня было все – и сейчас есть! – а у нее ничего, естественно, она всегда завидовала, ну и пусть. Все равно она хороший человек. И с нею лучше, чем без нее. А зависть – что с нею поделать? Зависть вечна. От зависти никуда не деться. Богатым завидуют все. Богатые дышат воздухом, пропитанным чужой завистью, – так устроен мир…

Их первым с Матвеевым совместным жильем была однокомнатная квартира на непрестижном втором этаже сравнительно старого девятиэтажного дома, населенного в основном пролетариатом; свою машину – единственный тогда капитал и предмет постоянной горячей гордости – Матвеев на ночь ставил под окнами и каждое утро мыл ее и полировал до блеска и чистил салон пылесосом, находчиво перебрасывая электрический кабель прямо из комнаты через окно. В те времена городские власти смотрели сквозь пальцы на мытье автомобилей в неположенных местах. В девяносто четвертом году не до того было городским властям. Однажды в неурочный час после требовательного, длинного звонка в дверь Марина обнаружила на пороге вдрызг пьяную соседку: рваный, пахнущий селедкой халат, жирные варикозные ноги, белые от злобы глаза, брызжущий слюной нечистый рот. Понаехали тут, денег наворовали, все скупили, с жиру беситесь, машины салфетками натираете, я на вас в налоговую настучу, я участкового приведу, я всю подноготную про вас знаю, на чистую воду выведу… Не дослушав, Марина захлопнула дверь в недоумении. Что за подноготная? Только спустя несколько часов она сообразила, что несчастная алкоголичка целыми днями, от безделья и безденежья, сидела, обозревая мир через окно (телевизор, стало быть, уже пропила), и зрелище молодого крепкого мужчины, регулярно начищающего до блеска своего стального коня, действовало ей на нервы. У меня ничего, а у них вон чего. Я в дерьме, а они в белых костюмах. Зависть – вот что пожирало незадачливую женщину. Дерматин на ее входной двери свисал клочьями, коврик смердел кошачьей мочой, почистить его, постирать – дело десяти минут, но некогда и сил нет, зависть отбирает все силы без остатка… Марина поделилась новостями с мужем, и он рассказал, что в тот же вечер столкнулся с пьяницей в лифте, хотел было осведомиться у старой ведьмы, когда ждать участкового, но та вежливо поздоровалась, и он не стал затевать конфликт. И быстро забыл.

А она, Марина, не забыла. Разве не для того жена при муже, чтобы помнить то, чему он не придает значения? Через месяц она настояла на переезде. В хороший дом на проспекте Мира, населенный бывшими мелкими номенклатурными работниками, а также учеными. В соседях оказался старый профессор химии, абсолютно очаровавший Марину классическим старомосковским произношением. Возможно, он тоже завидовал – но тихо, беззлобно. По-старомосковски.

Сейчас она сильно щелкнула пальцами, чтобы обозначить для самой себя смену темы, и решительно произнесла:

– Ты права, Надюха. Мы сделаем вот что. Мы позвоним Разблюеву. Пусть срочно приезжает. Мы его допросим.

– Насчет возможных любовниц?

– Да. В конце концов, с ним Матвеев проводил гораздо больше времени, чем со мной. Если кто-то что-то знает больше меня – это именно Разблюев. Допросим по полной программе. Ты будешь добрый следователь, а я – злой.

Надюха азартно сверкнула глазами.

– Нет, давай я буду злой следователь. Он такой гад, этот Разблюев!

– Нет, злой буду я. А ты – добрый. Все-таки это у меня муж пропал, а не у тебя.

– Тогда давай мы обе будем – два злых следователя. Зачем нам вообще добрый следователь?

Разблюев звонку Марины не удивился, обещал приехать, но посетовал на пробки, и тогда Марина ледяным тоном рекомендовала абоненту прибегнуть к услугам муниципального метро. Именно так, девчонки. С женой босса шутить нельзя. Босс – это всего лишь босс, а жена босса – это целая жена босса! Пока ждали – прошло около часа, – уговорили почти весь пирог. Выпили, и неоднократно. И взаимно раззадорились до последней степени, словно уже доподлинно знали, что пропавший муж вовсе не на переговоры поехал, а расслабляется сейчас в чужой постели, и Марина, сквозь хмельной туман, поймала себя на дикой, но забавной мысли: если все окажется именно так, она будет самым счастливым человеком на свете.

Барабанщик выглядел мрачным и помятым. В квартиру вошел, с кем-то нервно переговариваясь по мобильному. Вроде как занятой человек, оторванный от дел неизвестно для чего. Чтоб сразу не расслаблялся, Марина без лишних слов выхватила у него из пальцев трубку, выключила, швырнула на кушетку, на нее же указала пальцем. Атаковала с ходу:

– Что у него за баба?

Разблюев сел, подумал и спросил:

– В смысле?

– У Матвеева есть женщина. Кто она и где живет?

Разблюев жену босса уважал, но всегда считался человеком неробким, он посмотрел на нее с сожалением и досадой, после чего покрутил пальцем у виска.

Марина молчала, ждала. Надюха закурила.

– Разблюев, – хрипло начала она, – ты думаешь, вот, две дуры собрались – и свою бабскую тематику пережевывают, да? Нам все равно, что ты думаешь. Говори все, что знаешь. Что за женщина?

Надюха пить не шибко умела, язык ее не вполне слушался, и внимательная Марина заметила, что барабанщик едва удержался от улыбки. «Сколько ему? – подумала она. – Сорок или около того? А весь седой. Впрочем, за его спиной два развода – странно было бы не поседеть…»

– Матвея нет третий день, – тихо сообщил Разблюев, игнорируя вопрос. – А я уже с ума схожу. Все на мне. Склад, поставки, банк, дебиторка, все. Я сейчас меньше всего о женщинах думаю. Допустим, Матвей у женщины. Но что можно делать с женщиной трое суток подряд?