Джек Керуак - Доктор Сакс

Мне стало тошно. «А почему нельзя сызнова — чего 6 не попробовать еще — почему обязательно через все это —»

«Ну, я понимаю, — сказал Доктор Сакс, — но —»

Мы оба смотрели дальше. Из ливней черного праха скроились саван крыл и опадающие покровы катафалко-вого фона в ясном небе, как бессмысленные грозовые тучи, в центре его тьмы тёмно и еще выше возносилась Таинственная Глава, крутясь и ежась от драконьего блаженства, крюк и завиток точно были живы. Я слышал девочек вечности, словно бы они вопили на русских горках; по-над водой принеслась истерическая симфония гогота некой печальной возбужденной суеты в копошащемся лоне земли. В прекрасную ослепляющую бледность гигантских массоблаков, что нагрянули покрыть собою солнце, оставив снежную Белую дыру, поднялся могучий ядоглавый Змий Вечности — облака сложились у его медленно являющегося основанья. Я сидел на земле совершенно оглушенный, разбросав ноги. Невероятно медленные кучи замка стекали вниз по сторонам Гороглавы… Содрогающиеся громадные ревы.

Но вдруг навалилась серая облачность — с Юга налетела проворная тьма. Мы с Доктором Саксом взглянули на небо. Поначалу то была массивная грозовая туча, а потом возникло облако странной бичующейся паста, будто огромная груковая птица в капюшоне с внушительных» клювом.

Тогда мы поняли, что никакая это не туча, там, в ослепительно-белом небе церковноколоколов и дикого бедствия висела эта громадная черная птица, длиной, должно быть, две-три мили, две-три мили шириной и с размахом крыльев десять-пятнадцать миль по воздуху —

Мы узрели, как тяжеловесно шевельнулась она… До того большая птица, что, когда она хлопнула крыльями и полетела могучим замедленным движеньем в трагически сжавшемся небе, мы будто смотрели на волны великой черной воды, которые делают Х-р-я-с-т-ь с тяжкой медлительностью о гигантские айсберги в десяти милях дальше, но в воздухе и вверх тормашками, и жутко. И с Перьев ее струились стяги. И ее окружала огромная орда белых Голубков, некоторые были Доктора Сакса — Pippiones, pippiones, юные и глупенькие голубки! И громадная тень упала на всё. Взоры наши изумились светящимся волнующимся стягам, все еще пререкающимся в неправильной мари, однако сохранившим в себе вспышки солнца на теневой стороне Птицы — как невообразно эти роскошные перья Небес блистали и вызывали Аааахи и Ууууйи надежды у людей внизу, коим выпала честь там быть. Райская Птица — она прилетела спасать человечество, когда Змей выпер вверх, навязавши себя из земли. О ее громадный суровый клюв! — его курлычущая волна подтекает, падают архитектурные ссаки, громадные конструкции крыла и сустава, и забойнейшие кудрявины Все-Осанненой Золотой птицеплоти в ее обширном сборном полете — Никто, ни Сакс, ни я, ни подручный Дьявола, ни сам Дьявол, не могли не увидеть ужас и мощь, с ревом низринувшиеся на этот хрупкий рогоз Лоуэлла. Измученная земля, измученный змей, измученное зло, но сия Неумолимая Птица, с тем же громадным скрипучим движеньем, с миллионом мириад перьев, что медленно колышутся на собственном ветерке, свернула вниз, полуприкрывши глаза. Властители Покрывающего Капюшона стояли там, хмурясь. Пока я глядел вверх на этот спускающийся Мир Птицы, мне было страшнее, чем когда бы то ни было в жизни, бесконечно хуже того страха, что охватил меня при виде Змея, я мгновенно вспомнил Птицыщу, в которую играл своими руками, она преследовала Человечка, когда мне было пять лет — Человечка сейчас поймают, а имя его Сатана — Не может это быть Судным Днем! Надежда еще есть!

Змей, точно раздираемый развернуться в собственной агонии и огне, посмотреть, что стрясется дальше в этом бургойном воздухе, лишь пронзил и стал — и хотя без глаз, а в слепоте — Гигантским Змием, ему удалось свершить лизок неба зеленым языком с громадной замедленной тщетностью, я услышал и почуял, как вздох пересек все поле —

Все ниже Птица, медленно, крыла вольны, спускаясь, с величьем и невероятно с медленными огромными локонами позолоченных бортов, черная, как Иона, громоликая, немоклювая.

И едва Змей изогнулся еще раз обернуться кольцом вкруг обода Парапета и попытался извлечь свою задницу из сотни миль огромности и слизи — могучее зеленое кольцо повернулось на солнце, скользя преисподними массами и испареньями, а клинышки налипшего зла отваливались с бока Змея и падали в бучу его разверта — Все бежало в ужасе от подобной близости, он выстрелил собственными пушечными тучами детонации и напасти — и вся до крайности река почернела —

Едва случилось это — Огромная Черная Птица спустилась и подхватила его единым могучим челюстным движеньем Клюва, и подняла его с Хрястом, что прозвучал, как дальний гром, а всё у Змея треснуло и вытянулось, слабо борясь, плеща потом —

Подъяв его одним гигантским движеньем, что было медленно, как Вечность —

Возметнувшись ввысь со своим уродливым беременем — Покатушечный пудинг змея, извилин, что бились во всякую сторону на отпечатанных небесах бедной жизни — как вообще могло что-то взять подобное себе в клюв —

И поднявшись в ослепляющую синюю дыру небес в облаках, пока все птицы, орлы, перистые мозги, воробьи и голубки Вякали-да-Якали в звенящем золотым колоколом утре Завивилины, дикое вервие Майской Поры набрасывали поперек Колокольни, колокол звякал динь-доном, Господь восстал Пасхальным утром, маргаритки возрадовались в полях за церквями, всемогущие покои воцарились во клевере — ввысь подымались огромные чудовища, покинувшие нашу Весну! Наша Весна свободна стоять под паром и зарастать сорняками в собственных зеленых соках.

Прочь — вверх — все выше возлетает птица, уменьшается до первоначального Гигантского Птицеоблака, в небеса смотрю и я, и все смотрю, и не могу поверить в перья, не верю в это, не верю в Змея — Плывущие вещи в таком далеком Высоке мирны и очень дальни — они покидают землю — и удаляются в неземную синеву — их ждут воздушные небеса — они кранятся и точают — в них, железно спокойных, кажется, чуется что-то смешное, чем меньше они — Небо чересчур ярко, солнце чересчур безумно, глаз не способен следить за величественным экстатическим полетом Птицы и Змия в Неведомое —

И говорю вам, я смотрел сколько мог, и все пропало — совершенно исчезло.

А Доктор Сакс, стоя рядом, засунув руки в карманы, разинув рот, воздел искательный свой профиль к загадочному небу — его одурачили —

«Будь я клят, — молвил он в изумленье, — Вселенная сама избавляется от собственного зла!»

Того чертова червя изгнали из его норы, мировое захолустье освободилось —

Колдун не обрадовался, но мировое захолустье освободилось —

После я несколько раз видел Доктора Сакса, в сумерках, осенью, кода детишки прыгают вверх-вниз и орут, — он теперь занимается лишь ликованьем.