Дмитрий Тростников - Знаменитость

Под конец не было такого табу, через которое я бы не перешагнул. Я даже попросил взаймы у родителей (чего не делал с первого курса института). Но отец, которому я не рассказывал подробности, а только намекнул, что речь идет о криминальных долгах, переполошился и начал требовать немедленно пойти за помощью к его бывшему однокласснику, занимающему какой-то пост в КГБ. И не мог понять, почему я толкую, что органы привлекать нельзя.

Но самое худшее ждало уже под занавес. Когда я понял, что недостающие две с половиной тысячи мне занять абсолютно не у кого — пришлось решиться на крайний шаг. Подловатость которого была так очевидна, что заставляла инстинктивно зажмуриться каждый раз, когда настигало воспоминание, что я все-таки сделал это.

Я тайком снял последние деньги, остававшиеся у родителей на сберкнижке после июньского отпущения моих грехов. Подделал доверенность от имени отца. Подсунул ему чистый лист, наврав, что в институте спустили разнарядку — собрать подписи в поддержку африканских коммунистов, борющихся против режима апартеида. А потом стащил сберкнижку из немудреного тайника, где она хранилась — под салфеточкой на верхней полке серванта.

Некрасивая молодая кассирша с некоторым сомнением разглядывала листок изготовленной мною доверенности. Я стоял перед окошечком сберкассы, затаив дыхание и пытаясь изобразить то «надежное» выражение лица, которое — я знал — всегда нравится женщинам. Девушка подняла на меня глаза и тут же смущенно отвела их вниз — сравнить подпись отца на доверенности и в самой сберкнижке. Через секунду она уже поставила свою закорючку и передала документы дальше — на выдачу денег.

И уже на выходе из сберкассы вместо облегчения, что проделка удалась, — я впервые остро осознал, что сейчас прячу в карман все, что семья — обычные совслужащие — сумела накопить за всю трудовую жизнь. И единственный шанс не стать подлецом — все сделать четко и быстро. Выкупить Алешин долг, записать альбом и вернуть деньги. До тех пор, пока родители не обнаружили их исчезновение со счета.

Вот такой ценой мне достались эти деньги. И права на ошибку у меня больше не оставалось.

— Еще две копейки есть? Телефон, сволочь, монетки глотает, — пожаловался подбежавший Алеша. — Ерунда какая-то, дозвониться не могу. Эй! Там моя очередь! Не занимайте аппарат! — завопил он и заторопился обратно, как только я выгреб из кармана всю мелочь.

Что-то у него явно не срасталось. И я мысленно ругнул себя за то, что в очередной раз имел глупость поверить, будто пьяница-певец способен организовать хоть что-то.

— Ничего не понимаю, — наконец, вернулся он, всем видом стараясь изобразить бодрость. — Друзья как сквозь землю провалились. Одним звоню — телефоны не отвечают, другие, как назло, на даче.

— Суббота сегодня. К тому же лето, — пояснил я. — Ну что, пойдем на вокзале загодя «лежанки» занимать? — зло спросил я Алешу, плюнул с досады, отвернулся и пошел к вокзалу.

— Куда ты! — он догнал меня и, запыхавшись, тряс за рукав. — Ладно, есть еще одно место. Не хотел там людей беспокоить, но раз уж так вышло…

— Алкаши в каком-нибудь притоне? — поинтересовался я.

— Ну, ты совсем меня не уважаешь, — обиделся он, перехватывая в другую руку свой непременный «Сандер Стратакастер». — Просто есть одно хорошее место. Там и накормят, и спать уложат. Это я тебе говорю! Ладно, хватит тут торчать, лови тачку…

— Ага, сейчас! — пообещал я, подхватывая сумку.

На троллейбусе до окраинного района, похожего на Черемушки, мы добирались больше часа. Кое-как нашли нужный дом и подъезд. Алеша позвонил в квартиру на пятом этаже. Из-за двери отчетливо доносился заманчивый запах готовящейся пищи. С тех пор, как утром в вагоне разносили чай с вафлями, у меня во рту не было и маковой росинки. Поэтому, когда дверь распахнулась, сначала я даже не разглядел женщину — слишком сильно дразнил запах чего-то горячего с кухни.

— Это же как надо постараться, чтобы полтора часа ехать с Ленинградского вокзала?! — вместо приветствия бросила она с порога низким чарующим голосом, уверенным в своей женской притягательности. — Ну, входите! Картина Репина «Не ждали», — пошутила хозяйка.

— Машенька, здравствуй! Я те деньги, которые занимал, — все про них помню, обязательно верну, — Алеша распахнул объятия и чмокнул женщину в щечку как-то необычно суетливо. — Сейчас у нас с Сергеем как раз серьезное дело намечается, — забормотал он, торопясь продемонстрировать меня хозяйке дома.

Женщина бросила на меня короткий, но тщательный взгляд. Словно быстро изучила сверху донизу. Но я не успел понять: понравился ей или наоборот.

— Наверное, голодные с дороги? — спросила она, даже не думая говорить дежурное «очень приятно». — Деликатесов не гарантирую, но отличная яичница с помидорами как раз готова. А про деньги ты бы уж лучше не заикался, — махнула она рукой Алеше. — Все ясно, не первый год знакомы. Проходите!

И женщина скрылась на кухне.

— Кто такая? — потихоньку поинтересовался я у Алеши.

— Маша Старкова. Когда-то начинали вместе в институтской самодеятельности. У нас был дуэт. Довольно популярный в студенческих общагах, — сообщил Алеша с ноткой грусти в голосе, осматриваясь, куда бы пристроить в прихожей гитару.

Я не стал дослушивать. Запах пищи неудержимо манил на кухню, куда нас уже пригласили. Небольшой белый кухонный столик был накрыт по первому классу, учитывая внезапность нашего появления. Белый хлеб и масло в масленке, розовые пластики колбасы и мельчайшие капельки влаги, выступившие на нарезанных свежих огурчиках, с первого взгляда вызывали приступы аппетита. На плите закипал чайник. А хозяйка уже извлекла из холодильника крепко остывшую бутылку «Русской» водки.

— Это просто чудо какое-то! — воззрившись на стол, развел руками Алеша. — Благодарность тебе, Старая, от лица всех голодающих…

— Да ты, никак, еще трезвый? Вот где настоящие чудеса! — улыбнулась она в ответ.

Маше Старковой было чуть за тридцать. Она не стеснялась ни полных губ, ни густых (не по моде) бровей, на которые то и дело сваливалась темно-русая челка. Сзади волосы были стянуты в короткую косичку. Облегающая тонкая футболка выразительно оттопыривалась на груди трафаретом «Deep Purple». Карие глаза смотрели насмешливым и оценивающим взглядом.

Если бы я мог хоть что-то знать о Маше до приезда в Москву, то мне стоило бы иметь в виду, что она до сих пор не научилась жить. Поэтому боль является ее обычным гостем. А темная кровь еще бурлит в ней и диктует свои страсти. Что водку она пьет умело и уже слишком много. Мается желудком, обожая перец и уксус, и тайком глотает таблетки. Что умеет проявить настойчивость в оральном сексе. Всей душой презирает зонтики и никогда не избегает доброй ссоры.