Ирина Муравьева - Портрет Алтовити

– Так получается, что он…

– Да! – яростно задышала Николь. – Я вам рассказала все, что было! Но мама ненавидела его, у них очень не ладилось, он и не разводился с ней только из-за меня… Так что я не знаю, нарочно она это сделала или ей действительно пришло в голову, что…

– Какой кошмар, – застонал Груберт. – Какая чудовищная история! Как ты пережила все это?

– Кто вам сказал, что я пережила? Мы вернулись в Нью-Йорк из Италии. Мама хотела, чтобы я пошла в другую школу, но я решила, что вернусь в свою. Главное, что я не знала, как себя вести: делать вид, что меня действительно чуть ли не изнасиловали, и таким образом поддержать то, что говорит мама, или, наоборот, рассказать то, что было, но тогда моя мама… Понимаете? У меня все внутри просто разрывалось. Я никого не могла переносить. Особенно когда я смотрела на мужчин, на мальчиков. Мне все казалось… ну, неважно…

Она наклонилась, подняла с земли пригоршню снега и прижала его к лицу. Глаза ее еще сильнее заблестели в темноте.

– Я вернулась в школу, и на второй, кажется, день ко мне подошел Майкл и сказал, что ему надо мне что-то передать. Он был ужасно растерянный, как будто не знал, что делать. Я спросила, что ему нужно передать, от кого. Он совсем растерялся, я помню. И сказал, что мой отец… Ну, в общем, что мой отец ему приснился.

– Шутишь!

– Нет, он так сказал. Приснился, и все. Что такого? Я не удивилась. Майкл сказал, что, когда я уже уехала к бабушке, ему приснился мой отец – а он хорошо его знал, потому что мой отец возил нас с Майклом в летний лагерь, вы, наверное, помните, в Маунт Дэй Кэмп?

– Значит, – прошептал доктор Груберт, скорее самому себе, чем ей, – значит, уже тогда он был болен, а мы ничего не подозревали…

– Болен? – презрительно протянула она. – Он никогда не был болен! Ни тогда, ни сейчас.

– Николь, милая, что ты говоришь?

– Что я говорю? – вскрикнула она. – Вы все считаете, что такие вещи только у Шекспира бывают, да? А откуда они взялись у Шекспира, вы не знаете? А я знаю: они взялись, потому что на сто тысяч миллионов людей, которые только и знают, что есть, пить, копить деньги, – на сто миллионов таких людей вдруг появлялся Майкл! Такой, как Майкл! И его тут же определяют в клинику! Вот и все! Зато обожают Шекспира и пишут про него книжки!

– Так что он увидел, – пробормотал доктор Груберт, – во сне или… где?

– Ничего страшного, – с гордостью ответила она. – Мой отец – Майкл сказал, что он был совершенно таким, как всегда, ну, таким, каким Майкл его запомнил, – мой отец очень беспокоился за меня и беспокоился, что со мной будет, и Майкл понял, что все эти подозрения, которые мы, то есть, я хочу сказать – моя мама в основном – на него навесили, все это просто…

Она не успела договорить, потому что в двух шагах от них, взвизгнув тормозами, остановилась машина, из которой вынырнул высокий человек в незастегнутом коротком пальто и белой рубашке.

Николь слабо ахнула и отступила в снег.

Не обращая на доктора Груберта никакого внимания, словно его вообще здесь не было, человек подпрыгнул к Николь, обеими руками схватил за плечи и слегка встряхнул:

– Я ведь просил тебя!

Николь попыталась вырваться из его рук:

– Как ты смеешь меня выслеживать!

– Никто тебя не выслеживает! Думай немножко, что ты делаешь!

– Тебя это не касается! – Она вырвалась все-таки и обеими руками вцепилась в локоть доктора Груберта. – Пойдемте отсюда, что вы стоите!

Все это заняло меньше минуты.

Человек в белой рубашке остался стоять рядом со своей машиной, а они быстро зашагали в сторону вокзала.

– Кто это?

– Мой любовник. Жених.

– Жених?

– Ах, Боже мой, какая вам разница? – разозлилась она. – Любовник, жених, сельскохозяйственные материалы и удобрения, компании по всему свету! Деньги – лопатой! Гребет! Хочет на мне жениться. Жить без меня не может.

– Хорошо-хорошо, – замахал руками доктор Груберт. – Какое мое дело! Доскажи мне про Майкла.

– Майкл, – медленно и нежно прошептала Николь, вдруг сразу вся успокоившись и выпустив его руку. – Вы о нем ничего не знаете. Вы очень несчастные люди. Майкл сказал мне, что это был настоящий ад, как вы жили!

У доктора Груберта потемнело в глазах.

– Мы? Почему ад?

Она пожала плечами.

– Ну, потому что никто ничего не понимал. Во всей вашей семье. Это так обычно бывает. Так же, как у моей мамы. Она ничего не понимает, но думает, что понимает все. Это у многих так. Все всем врут.

– Кто у нас врал?

Она с состраданием посмотрела на него.

– Все. Мы с Майклом поняли, что между ложью, которую человек произносит, например, и знает, что он лжет, – ну, когда он говорит: «Я тебя люблю», а сам при этом не любит или любит не тебя, – и ложью, когда человек просто сам не знает, где правда и в чем она, между этими двумя видами лжи, ей-богу, нет никакой разницы. Но если в первой лжи человек еще все-таки отдает себе отчет, догадывается, что она есть, то о второй он даже не подозревает. И это ужасное несчастье. Всех на свете, не только вас. Но это так не объяснишь, в двух словах…

Они уже стояли на перроне.

– Сейчас мой поезд, – сказал доктор Груберт. – Майкл собирался уехать в Италию? Это правда? И что, даже билеты были?

– Были. – Николь опустила глаза. – Но Майкл их разорвал. Потому что я сказала, что не поеду. Не могу. И расстаться с ним не могу. Тоже. Я просто не могу без него. Сразу перестаю понимать, что со мной происходит. Я попросила, чтобы он меня не оставлял. Пока. Хотя бы какое-то время. Ну и, кроме того, это действительно опасно: ехать одному в Италию, без денег, без ничего. Представляете, как вы бы перепугались? Он очень жалеет вас. Он знает, что вы и миссис Груберт с ума сошли бы от страха. А я отказалась ехать, потому что я должна , – она судорожно всхлипнула, – я должна выйти замуж. Вот за этого. – Кивнула в темноту за спиной. – Которого вы только что видели. Иначе он меня зарежет.

Голова у доктора Груберта пошла кругом.

Что она говорит?

Все сошли с ума, все, никто ничего не соображает…

– Ну вот, – прошептала Николь. – Я вас совсем запутала. Вы лучше езжайте.

Тут только он сообразил, что она остается:

– Ты что, живешь здесь, в Филадельфии?

– Да, – отмахнулась Николь, – сейчас я живу здесь. Учусь. В школе альтернативной медицины, какая разница?

Вдруг она близко подошла к нему:

– Я вам могу сказать, что со мной будет. – Заглянула ему в глаза. – Мне жить недолго.

Доктор Груберт обеими руками схватил ее за щеки:

– Да перестань ты!

Показался поезд, и платформа быстро наполнилась высыпавшими из зала ожидания людей.

– Нет, это правда, – прошептала Николь, – вы увидите!

Не чувствуя ног, он поднялся по ступенькам, вошел в вагон, сел у окна.