Григорий Ряжский - Точка

Чего делать, если честно, я не знала — с Зеброй, в смысле. На четвертак попадать мне было страшно неохота и, если разобраться, моей вины натурально не присутствовало в ее танце живота, сама виновата, доверилась и лоханулась, да еще на свой полтинник попала, на собственный, в котором и моя половина лежала. Это первая мысль была самая, которая меня пробила сразу, как узнали про фальшак. Насчет подлости клиентской — это потом уже было, на счет два, мысль. Но Зебра и тут не смалодушничала, а решила ответить и сказала прямо:

— С меня четвертак, сама дура, сама плачу.

— Да ладно, Диль, — миролюбиво среагировала я, — разберемся. — Но так ответила, чтобы не было доходчиво понятно, будем разбираться или нет, и так знаю — в расчет четвертак тот войдет, как долг от Дильки, в хозяйственные нужды впишется и растворится без особого акцента на финал, что она, все-таки — мне.

Третье, о чем спохватилась, это об апостоловой банной банкноте: спохватилась и от ненависти к самой себе, что такая дура лоховская, сжалось всё у меня, где могло сжаться, сами знаете — от грудной жабы и вниз до конца. Мы обратно к девушке знакомой — извиняться и еще раз проверять. И что вы думаете? Самой бумажка подлинной оказалась, самой натуральной американской платежной деньгой, слава тебе, Господи мой Боже. И тут мне проясняться многое начало, про моего дурика из бани, про апостола стыдливого, который в первый раз к тому же за услугой на точку явился; поняла я, почему сказал он мне, что для меня, мол, лично полста эти сверх услуги предназначаются, и в дверях не повернулся. Откупался, наверняка, за фальшак, про который все знал заранее, метало его между кидаловым и стыдом, крутило меж обманом и совестью, опыт нужный не нажил ещё, гондон. Стоп! И тут до меня дошло дополнительно, что расплатился-то он вчера на точке тоже фуфлом — в церковь не ходи, бабушка, точно — вернул мне, чего там у мамки нагадил, а друг — нет, тот ещё добавил к точкиному кидняку свой, персональный. Сколько людей — столько характеров, это ещё отчим объяснял на репетициях, до того, как плащ богини мне на голову через дырку натянул в гримёрке ДК, когда живой еще был, так-то.

К вечеру на точку явились и к мамке красноворотской, к нашей, у какой стояли не как процентщицы, а числились постоянными. Тамошняя мамка у начальника точки шестерила в полном рабстве и угодничестве, у Следака. Да и то сказать, Следак мужик был серьезный, сам мент в прошлом, следователь по угонам. Его на взятке прихватили всего в две сотки, за полную какую-то ересь, что-то кому-то в виде протекции оказал, чтоб тачку получше разыскать спизженную, а саму взятку не просил, между прочим, просто, когда принесли и сунули, то не хватило сил не взять. И взял. И его взяли самого тут же по навету, кто давал. А он, и правда, нормальный был, ни понтов не колотил на своей должности, ни толпу не портил никому. Один раз всего к нам прибыл со штатским другом, взял девочку среднюю и честно бабки отдал, как просто клиент, а не мент. А когда его турнули с места за две сотки те, то он вспомнил о точке и нужную связь включил, потому что ему весь наш принцип тогда по душе пришелся, как точка устроена и как работает по отдаче, очень сам толковый он и просчитал все как надо. А кончилось, что прежнего мудака выдавил с владения через бывших ментов, других своих же следаков, но по-честному с ним обошелся, бабки за приобретенный бизнес все отдал скрупулезно, заём от другана в штатском получил долгосрочный, и обошлось без войны, только с несильной угрозой. И всё, стал точкой владеть на радость гражданскому населению. А мамка наша, у которой мы с Зеброй, кроме нас ещё на листе рабочем душ пятнадцать имела и без поблажек все, как и мы, со штрафами, если чего. Это я к тому, что мы с Зеброй на обязаловке стояли, а не на проценте. Объясню.

Те, со своими мамками — вольные: прибивайся, хочешь, не прибивайся к точке — отдай твердый процент Следаку и работай, пришла — не пришла — твоя головная боль и твоей мамки, профит они дальше сами располовинят. Мы же — вот они всегда, кроме менструальных дней, кроме уважительных красных флагов поверх Красных Ворот. А мамке по типу нашей — по сотке деревом на карман от Следака за проданную девочку, если сотка баксов или, что редко, сто пятьдесят деревом — за полторы, тоже баксов, ну и полтина в рублях, если за полтину в баксах, доступно говорю?

Короче, бабки забираем за баню и танец живота, а мамка половинит нашу долю и морду воротит.

— Что такое? — спрашиваем. — Что за дела?

— А такие, — отвечает, а сама цедить продолжает через забрало свое. — Фуфлом кавалеры ваши вчера расплатились, убыток получился и недобор. Решение на ваш счет — убыль вчерашнюю уменьшить и по возможности на всех раскидать заинтересованных.

Ну такого беспредела ещё не было, ни до, ни после. Мамка и сама знала, что не права, бабки-то она принимала от апостола моего за обеих нас и приняла, поэтому морду сейчас и воротила и в глаза не глядела прямо. Тут Зебра слово свое и сказала, но не в крик, как потом с бойцовыми псами, а тихо и пронзительно, как будто прошипела, словно кобра, раздумывающая перед принятием решения:

— Ты, — говорит, — марамойка падлючая, чего гонишь тут? На кого ещё раскидать, мандавошка, на какого такого заинтересованного? На которого, манду от работы прячет, чтоб ссалось дороже? Иди наёбывай прохожего, мамочка, а нас не хера лечить, поди Следака погрузи своего, пусть гондоны поштопает и по второму кругу пустит, может, сэкономит чего. А нам бабки отдай законные, мы работали за них, а не курорт отбывали, ясно?

Мамка опешила и подалась назад. Я, если честно, тоже слегка не поверила, что Дилька так вот выдать решила за нетяжелую обиду. Можно и схлебать было, если с другой точки посмотреть — побазарить, само собой, но не отдавать такие швартовы, стоя с места на полный ход. Но такая уж Дилька по характеру, такая правдивая и искрометная. Вы бы посмотрели на ее внешность в тот момент: сама черная, глазастая, несмотря, что узкие, а скулы гуляют от желваков вверх-вниз и такая красота получается, что Боже мой. Я бы сама, если б мужиком была или клиентом, в такую минуту на нее накинулась бы, купила или за так договорилась, за любовь, но всё равно рывок произвела бы. И никакие зебры не при чем тут и швы её, потому что, когда таким огнем Дилька моя горела неугасным, то ничего её прекрасней и быть не могло, никогда и в голову бы не пришло, что Зебра не супер — за сотку или же за полторы, а нормально средняя и легко отъедет за полтинник.

В общем, весь расклад красноворотский в этой истории ясен нам стал окончательно предельно. Ушли мы оттуда в тот же день, плюнули на их подлость, а ещё через неделю с Бакунинки съехали и поселились на Павлике, там резону жить было для нас больше, к другим толковым местам обитания ближе и по цене не хуже. А на другой день, пока еще не съехали, мамка мне лично позвонила по телефону и сказала, что мне бабки за меня отдаст, а Зебре не отдаст ни по-какому, и чтобы я осталась, а она нет. Сказала, что революционерки ей на точке не требуются и всякие обвинители порядков. И я подумала, что хуже не будет, если деньги за то самое возьму хотя бы свои. Я пошла и взяла, но на работу так и не вышла, отомстила хотя бы немного за нас с Дилькой. Дильке, правда, тоже про это не сказала, про мой возврат, чтобы ее больше не нервировать. Ну и не делиться тоже — это ж, как-никак, за баню возврат был, а не за танец живота, так ведь?