Сергей Мавроди - ПираМММида

— Хм!.. — пренебрежительно фыркнула девушка и презрительно дернула плечиком. — Подумаешь! Да без проблем! Хоть с целой ротой! Деньги только — плати!

— Ладно, ладно! — лениво отмахнулся от нее Русин. — Уймись! Будут тебе деньги. Будешь хорошо работать — и тебе накину. Давай, старайся!

Тома замолчала и, прижавшись сбоку, принялась медленными, волнообразными движениями тереться об него всем телом, одновременно лаская рукой пенис.

Русин не обращая больше на нее никакого внимания взглянул наконец на Аллочку.

Та стояла неподвижно и смотрела на него с таким беспомощным и беззащитным выражением лица, что у него защемило сердце. Он не выдержал и отвел глаза.

Вошли охранники…

***

Аллочка не улетела в понедельник. Русин не смог с ней расстаться. («Ты можешь остаться еще на несколько дней?» — спросил он ее в воскресенье вечером. — «Как ты скажешь, так и будет», — ответила она просто.) Он лежал на кровати ночью, смотрел на ее тихое, спящее лицо, слушал ее ровное дыхание и чувствовал, как к горлу подкатывается ком, и слезы закипают на глазах. А душу переполняет нежность. Заливает, как вешняя вода луга весной в половодье.

Охранников он теперь ненавидел. Те это чувствовали и прятались от него, стараясь не попадаться лишний раз на глаза. Вообще в доме царила мертвая тишина. Все ощущали, что происходит нечто необычное.

Прошла неделя. Впервые за все эти годы Русин на выходные никого не выписал.

— Скажи, не надо пока, — смущенно сообщил он повару, бегая глазами. Ему отчего-то было стыдно.

Повар лишь коротко глянул на него, помялся, но ничего не сказал.

— Это временно, — хрипло добавил Русин и сразу же вышел.

Но эта сцена подействовала на него отрезвляюще. Он вдруг совершенно ясно осознал, что все, конец! Никакое это не «временно». Это окончательно. Прежняя жизнь кончается. Начинается что-то новое. Хорошее ли, плохое — это пока неясно, это покажет только будущее, но — новое! Он тонет. Тонет, тонет, тонет… Погружается в какую-то сладкую, манящую бездну… И погружается с радостью, и спасаться ему из нее вовсе не хочется.

Он любит Аллочку! Любит — и все тут. Несмотря ни на что. И душа его, воля, разум, здравый смысл — все растворяется, как железо в кислоте, в этой всепоглощающей любви. В любви и нежности.

Все рушится! Весь его мир. Весь его с таким трудом созданный рай. Ева уже протянула, смеясь, руку к яблоку, а он стоит рядом и ничего не может сделать. Не может ей помешать. Яд любви уже проник в его вены и лишил воли. Яд любви и нежности. Нежности и любви… Нежность и любовь… Любовь и нежность…

«Нежность», «нежность»!.. — криво усмехнулся Русин и тряхнул головой. — Рифмуется, как известно, в русском языке со словом «промежность». И это, похоже, неспроста… Ладно!! Посмотрим!

***

— Ну что? — нарочито-небрежным тоном первым делом спросил Русин у выбежавшего ему навстречу повара, заходя в дом. — Улетела?

— Да, все в порядке, Вадим Евгеньевич, улетела! — спеша, затараторил тот.

— Спросила что-нибудь? — дрогнувшим голосом глухо поинтересовался Русин, опуская глаза. — Почему, мол, да как?

— Нет, ничего не спросила, Вадим Евгеньевич, — испуганно пробормотал повар. — Только побледнела очень, — после паузы тихо добавил он.

— Я тебя не спрашиваю, блядь, побледнела она или нет!! — в бешенстве заорал Русин и швырнул снасти на пол. — Я тебя спрашиваю просто, что она сказала!! — он грохнул изо всех сил дверью своего кабинета и повернул ключ на два оборота.

Постоял немного, переводя дыхание и успокаиваясь, и лишь потом медленно подошел к столу. На столе, на самом видном месте, лежало ее колечко. Дешевенькое, тоненькое, с каким-то маленьким невзрачным камешком. Больше ничего. Ни записки, ничего.

***

Русин принялся пить. Не так, как раньше, а по-настоящему. Он пил, напивался, засыпал прямо за столом, просыпался и снова пил. День,.. другой,.. третий…

Надо выдержать, надо выдержать! — твердил он про себя. — Хотя бы две недели. А потом уже посмотрим. Если ничего не изменится, не спадет это наваждение — ну, можно и жениться в конце концов. Все же в моих руках! Как я захочу, так и будет. Где она живет известно, чего там!.. Прикажу — завтра же опять привезут.

Но надо же мне было хотя бы срок испытательный себе назначить, хотя бы две недели! Нельзя же так вот, сразу, с бухты-барахты, за три дня все решать! «Любовь с первого взгляда», блин! В моем-то возрасте! Две недели — не такой уж большой срок, если уж на то пошло…

А что поступил с ней так, по-скотски!.. Ну, извинюсь, она поймет. Объясню, что не мог я иначе!! Не хватило бы у меня сил так ее отослать! По-людски. По-человечески. Вот и пришлось, блядь… На рыбалку уехать…

Но почему мне так плохо?! Почему!?.. Я же прав!! Почему!!!???..

***

— Вадим Евгеньевич! Вадим Евгеньевич!

— А?.. Чего там еще?.. — Русин с трудом разлепил заплывшие глаза и мутно уставился на стоявшего рядом у стола встревоженного охранника. — Ну?!..

— У нас ЧП!

— Какое еще «ЧП»!.. — с отвращением пробормотал Русин, ища глазами водку. Смотреть на охранника он не мог. Ему было даже противно рядом с ним находиться. Сразу же лезли воспоминания. Картинки перед глазами вставали… Как тогда, в этом самом зале… Твою мать!!! Что все они будут уволены, он уже решил твердо. Вот только протрезвею, и…

— Эта девушка, Алла…

Рука Русина, тянущаяся к бутылке, замерла.

— Ну? — тяжело поднял он глаза на охранника. — Что «эта девушка»?

— С ней несчастный случай произошел, — охранник сглотнул. — Муж в нее из охотничьего ружья выстрелил. И она в бреду Вас все время звала. У Вас, Вадим Евгеньевич, теперь неприятности могут быть с органами. На допрос могут дернуть. Наш человек предупреждает, чтобы Вы никуда пока отсюда…

— Вызывай вертолет, — мертвым голосом перебил его Русин.

— Что? — не понял охранник. — Я говорю...

— Вызывай вертолет, — монотонно повторил Русин и посмотрел охраннику прямо в глаза. Охранник попятился. — Немедленно! И телефон мне принеси. Живо!

***

— Не смотри на меня, любимый, — прошептала Аллочка, пытаясь отвернуться. — Я сейчас некрасивая.

Лицо ее было все в синяках. У Русина сердце сжалось от жалости.

— Ты самая красивая девушка на свете, — срывающимся голосом произнес он, изо всех сил пытаясь справиться с душившими его рыданиями. По лицу его катились слезы. — Я люблю тебя! Прости меня.

— Ты плачешь, милый? — удивленно сказала Аллочка. — Не плачь, не надо! И не вини себя ни в чем. Это я во всем виновата. Не надо мне было к тебе приезжать. Просто мне деньги очень нужны были. Деньги! Развестись чтобы… Жить было негде… Деньги… Вот меня бог и наказал… — она заметалась на кровати. У нее начался бред. — Я тебя люблю!.. Люблю… Ты же видишь. Не прогоняй меня!.. Почему?..