Чума в Бедрограде

Виктор Дарьевич вздохнул и решил в следующий раз поинтересоваться фамилией дефективного.

Виктор Дарьевич признавал право на жизнь (по крайней мере, право на немалую зарплату сотрудника Медкорпуса) только за двумя типами людей.

К первому типу относились все те, кто способен приносить пользу мозгами: умные, погружённые в своё дело, с надписью «мне интересно» на лбу. Ко второму — те, кто способен приносить пользу руками: сообразительные, расторопные, умеющие читать надписи на чужих лбах и, соответственно, без лишних просьб убегающие делать отчёты, новые анализы и новый же чай.

С прочими вариациями на тему якобы разумных существ Виктор Дарьевич предпочитал дел не иметь.

Вот разнесчастный Дмитрий Ройш как раз произвёл на Виктора Дарьевича правильное впечатление: всё рассказывал о том, сколько всего мы ещё не знаем о травах и традиционной медицине степняков, сколько всего можно было бы сделать, если учесть и использовать тот опыт, которым степняки не делятся с кем попало, — и так далее, и так далее, и так далее. Рассказывал, как не воспользовался суматохой, чтобы сбежать с Колошмы, когда степная чума только-только вспыхнула, — потому что его озарило, в каком направлении стоит работать над лекарством. Рассказывал, как, чудом спасшись из изолятора, дошёл до степного поселения и убедил местного травника взять его учеником. Рассказывал, как семь лет собирал траву, варил настои по местным рецептам и разбирался в тонкостях местных же представлений о фармакологии. Рассказывал, что покинул степь по одной-единственной причине: производство понаехало, строительство развернулось, стали шастать силовики и едва ли не фаланги — а так бы, конечно, там и остался.

Виктору Дарьевичу чрезвычайно импонировали все эти россказни, но убедили его не они.

Убедила его мазь, замедляющая рост волос, рецепт которой Дмитрий Ройш вынашивал все свои семь лет в степи, но так и не воплотил в отсутствие технических средств — одной травой там не обойтись.

Мазь, замедляющая рост волос.

Виктор Дарьевич не любил ни бриться, ни ходить с бородой. Виктор Дарьевич забывал бриться по две недели и с изумлением каждый раз обнаруживал в зеркале почти что бородатого Виктора Дарьевича. Эта досадная мелочь отравляла жизнь Виктора Дарьевича почище европейской разведки. До неудобств, порождаемых манией контроля фаланг, правда, она не дотягивала, но всё равно была недалека. Виктор Дарьевич не без оснований полагал, что несчастье, которое он испытывал при виде своего как чрезмерно заросшего, так и лысого подбородка, каждый раз укорачивало его жизнь на пару месяцев. И ведь он даже подумывал озадачить решением этой проблемы какую-нибудь гормональную лабораторию, но всё время благополучно забывал до следующей операции по сбриванию волосяных покровов.

А тут — мазь, замедляющая рост волос.

Все новейшие препараты, лечащие то, другое и ещё вот то, которые так и норовят украсть у Медкорпуса Европы, — чушь по сравнению с этой простой и необходимой разработкой. И до неё (при всей её простоте и необходимости) почему-то до сих пор не доходили руки ни у кого, кроме этого самого Дмитрия Ройша.

Виктор Дарьевич рефлекторно потёр подбородок: щетина как щетина. Два месяца уже щетина как щетина.

И пусть этот самый Дмитрий Ройш тысячу раз скотина, но Виктор Дарьевич всё равно не жалеет, что взял его в Медкорпус.

Дефективный сопровождающий наконец вернулся с чаем, пепельницей и ещё чаем . И даже догадался как-то (спросил у кого-то из тех, кто часто катается с Медицинской гэбней?) предложить Виктору Дарьевичу массаж плечевого пояса. Ну что ж, фамилией пока можно и не интересоваться, пусть живёт.

Из леса на горизонте вынырнуло хорошо освещённое шоссе, запетляло поодаль. По шоссе ползла колонна грузовиков — если приглядеться, можно даже различить государственную символику и схематичные деревья с корнями, симметричными ветвям.

Скоро, теперь уже совсем скоро Бедроград: шоссе — Коннодорожное, самый старый путь в Столицу; грузовики — Службы Переворотов, наверняка везут какие-то материалы для подготовки к юбилею Первого Большого.

Виктор Дарьевич залпом выпил один чай, удовлетворённо закурил и взялся за второй.

Когда выяснилось, что Дмитрия Ройша следует искать в Бедрограде, вопрос, кому именно за ним ехать, решился мгновенно. Виктор Дарьевич родился в Бедрограде, отряд закончил в Бедрограде, два года в медицинском училище и ещё сколько-то там на медфаке учился тоже в Бедрограде. За бедроградское отделение Медкорпуса со всеми сопутствующими учреждениями (вроде экспериментального отряда номер одиннадцать) отвечает тоже Виктор Дарьевич. Виктор Дарьевич в Бедрограде лучше всех ориентируется, имеет больше всех знакомых, полезнее всех проведёт время, если поиски затянутся.

И тем не менее, остальные головы Медицинской гэбни были не слишком счастливы, что за Дмитрием Ройшем отправился Виктор Дарьевич.

Потому что Виктор Дарьевич, видите ли, будет слишком мягок с Дмитрием Ройшем.

Отлучиться всем составом они не могли — помимо того, что это в принципе нерационально, прямо сейчас были и другие осложнения. Даже не осложнения, а обострения — обострение внимания фаланг к Медкорпусу, например.

Поздним вечером воскресенья к Медицинской гэбне заявился фаланга.

Разумеется, с полным набором разрешений на проведение официального расследования на их территории (всё-таки согревало то, что ко всем прочим частям госаппарата фаланги заявляются безо всяких разрешений, а Медицинская гэбня давно добилась отдельной процедуры для вмешательства в свои дела). Так вот заявился, значит, фаланга. Рассказать Медицинской гэбне, что у них в Медкорпусе — в Инфекционной Части — завёлся сотрудник, чьи отчёты противоречат реальному положению дел.

«Вот это новость», — хором промолчала Медицинская гэбня.

«Серьёзно противоречат», — сольно застращал фаланга.

Начал показывать документы: некто Дмитрий Ройш, чуть больше трёх месяцев числящийся стажёром-лаборантом, чуть меньше трёх месяцев выписывает из хранилищ леший знает что (ну мало ли, запасливый), встаёт в очереди на пользование леший знает какой аппаратурой (ну мало ли, любопытный), пытается пробить себе через канцелярию эксперименты на людях (ну мало ли, садист).

Медицинская гэбня на все эти мелочи жизни только выдохнула в лицо лица третьего уровня доступа четыре струйки табачного дыма и спросила, а какой, собственно, лицам третьего уровня доступа тут интерес.

Лицо третьего уровня доступа засияло так, будто у него в папочке не материалы расследования, а тонко раскатанный лист свежего дерьма.

Дерьмо и было.

В пятницу днём директору некоего столичного детского отряда пришла бумага из Инфекционной Части — с указанием закрыться на карантин. Этак с выходных этак на десять дней. Директору эти десять дней — та ещё катастрофа: двадцатого числа юбилей Первого Большого. Он, конечно, под Бедроградом проводится, но Детские Отряды Всей Страны Непременно Должны Принять Посильное Участие В Праздновании (и далее по скучному тексту диктора радио). А карантин — это ж никакого юбилея, это ж пустое место с номером отряда на торжественном общем сборе, это ж Столичная гэбня за несвоевременность карантинов потом без соли и перца директора сожрёт.