Чума в Бедрограде

Дмитрий Ройш говорил спокойно и с издёвкой, выглядел расслабленно — даже полез в карман за сигаретами.

То есть, гм, это Виктор Дарьевич подумал, что за сигаретами, а его люди, видимо, подумали леший знает что, потому что стоило Дмитрию Ройшу запустить руку под небрежно наброшенный на плечи бордовый плащ, как семь рук направили на него семь пистолетов.

Виктор Дарьевич был очень, очень недоволен своими людьми.

Дмитрий Ройш на мгновение замер, оценил диспозицию и медленно, но уверенно продолжил движение. Движение, само собой, продолжилось извлечением сигарет и закуриванием.

Виктор Дарьевич продолжил быть недовольным своими людьми со всеми на то основаниями.

— Знаете, — Дмитрий Ройш выпустил струю дыма, хорошо, даже театрально как-то заметную в свете лучей фонариков, — в сомнительных латиноамериканских радиопостановках обычно гадкий и нехороший представитель органов правопорядка, взяв доброго сердцем главного героя под арест, говорит ему, мол, вперёд, попробуй сопротивляться, спровоцируй меня, дай мне только повод. С учётом темпа жизни и содержания последних дней я могу сказать вам следующее: вперёд, дайте мне повод дать вам повод.

Один из людей Виктора Дарьевича вопросительно повернул на него голову — видимо, ждал указаний. Чтобы наставлять пистолеты, им указания, значит, не нужны, а чтобы разобраться с последствиями, значит, нужны. Всё-таки дефективные какие-то —

Последнюю мысль Виктор Дарьевич додумать не успел: ему в лицо ударил луч света, а когда рябь ушла из глаз, рядом с Дмитрием Ройшем уже нарисовались два человека в тельняшках.

Верхней одежды у них не имелось, а, следовательно, разглядеть тельняшки и осознать невербальное сообщение было совсем просто даже в темноте, даже после ослепления фонариком.

Портовые головорезы.

Один, видимо, тавр (коса на плече болтается), а второй встал прямо перед Дмитрием Ройшем, закрыл его от пистолетов. Личная охрана из Порта?

— Слышь, мужик, — обратился, видимо, к Виктору Дарьевичу второй, который не тавр. — У тебя стволов сколько? Тут семь, на улице ещё кто-то колобродит. С десяток наберётся? А то чужие стволы лучше сразу помногу сбывать.

Видимо, это была угроза.

Люди Виктора Дарьевича начали потихоньку озираться. Видимо, прикидывали, где могут прятаться ещё какие-нибудь головорезы.

Виктору Дарьевичу было достаточно и этих двух — он вдруг сообразил, что заигрался. Не затем ехал в Бедроград, чтобы бойню устраивать.

— Не стрелять, — произнёс Виктор Дарьевич негромко, но его люди услышали и подчинились. — Опустить оружие. Пока что это неуместно.

Дула послушно уставились в пол.

Виктор Дарьевич почувствовал себя глупо и очень хорошо одновременно. Гулкие своды заброшенного здания грозным эхом повторяли его размеренные шаги.

Он неспешно сократил расстояние до головореза, укрывшего Дмитрий Ройша, остановился в метре от него под неодобрительное покашливание кого-то из своих людей и ответил на заданный вопрос:

— Стволов у меня немного, и я бы предпочёл не демонстрировать их вовсе. Я хочу просто поговорить с Дмитрием Ройшем. Поговорить, а не повязать, покарать или призвать к ответственности. Мне интересно прояснить некоторые детали его пребывания в Медкорпусе, вот и всё, — Виктор Дарьевич протянул головорезу, укрывшему Дмитрия Ройша, руку. — Подпокровов Виктор Дарьевич, Медицинская гэбня.

Головорез усмехнулся, но руку пожал.

Он был загорелый и с серьгой в ухе — и если бы всё это происходило не на самом деле, а в книжке или радиопостановке (сомнительной латиноамериканской), Виктор Дарьевич счёл бы загар и серьгу в ухе слишком уж стереотипными деталями для создания образа портового головореза.

— Виктор как-тебя-там, — обратился к нему головорез, — хуйня получается. Не тебя с твоими стволами тут ждали, сечёшь? И пока объяснений нет, а стволы есть, никого не ебёт, чё тебе там интересно. Соображай давай, как положение поправить.

— Подсказываю ещё раз: Сепгей Борисович, — вышел из-за спины головореза Дмитрий Ройш.

— Ну что ж, — покладисто кивнул Виктор Дарьевич, который ехал в Бедроград не затем, чтобы устраивать бойню, и очень старался держать это в голове, — Сепгей Борисович естественным образом оказался первым, к кому мы, Медицинская гэбня, вынуждены были обратиться по вопросу исчезновения Дмитрия Ройша. Сепгей Борисович очень хотел донести до нас мысль, что с Дмитрием Ройшем его связывали сугубо личные отношения, но мы не поверили. Использование именной ревизорской печати Сепгея Борисовича и ещё некоторые детали чисто бюрократического характера, которые едва ли смог бы учесть человек, никогда не служивший ревизором в Медкорпусе, навели нас на мысль, что Сепгей Борисович должен был оказывать какое-то содействие Дмитрию Ройшу в его таинственных делах. И мы, в общем-то, наудачу отправили от имени Сепгея Борисовича телеграмму в Бедроград. С учётом того, что по следам Дмитрия Ройша в Медкорпус прибежали фаланги, с которыми у Сепгея Борисовича связаны не лучшие воспоминания, правдоподобное содержание телеграммы сочинить было нетрудно.

Виктор Дарьевич тоже закурил.

Что-то там про нервный срыв было в этой телеграмме.

«Правдоподобное содержание».

Особенно правдоподобное с учётом того, что нервный срыв они Сепгею Борисовичу таки организовали — как побочный эффект медикаментозных методов дознания. Надо же было разобраться, что творил Дмитрий Ройш. Рыжов, Камерный и Курлаев рвали и метали, вот Виктору Дарьевичу и пришлось наскрести по хранилищам Когнитивной Части реальные аналоги сыворотки правды.

Только это в научно-фантастических выдумках эффективность подобных препаратов высока, а на деле всего и удаётся выяснить, что да, что-то там знает Сепгей Борисович про Дмитрия Ройша, немало даже знает, но говорить не хочет.

Единственное, что он им выдал (и ох как неприятен был процесс выдачи), — это Бедроград. Точнее, Бедроград и то, что никаких «сугубо личных отношений» не было, а вроде как хотелось. Но последнее было полезно только тем, что наглядно продемонстрировало: никогда нельзя слушать муру про сугубо личные отношения, надо копать глубже.

Глубже не вышло — Сепгей Борисович пришёл во временную негодность, слишком уж не хотел выдавать тайны Дмитрия Ройша.

Но вот об этом лучше пока помолчать, наверно.

— Телеграмму, значит, написали вы. А Сепгей Борисович, значит, живёт себе, припеваючи новые печальные песни, и ходит на очередные допросы к фалангам. Безо всяких нервных срывов и желания навестить старых приятелей. Так, ага?

— Не в наших интересах часто отпускать его на очередные допросы к фалангам, — увильнул Виктор Дарьевич и даже не соврал.