Чума в Бедрограде

А пользоваться по своему разумению помещениями Медкорпуса, потому что с жетоном третьего уровня можно всё, — мерзкая манера.

Как и все манеры фаланг.

— И какая у вас с Дмитрием Ройшем была договорённость насчёт времени его возвращения в вашу квартиру?

— Это не называется договорённостью, — Сепгей Борисович усмехнулся, и вот это уже было действительно сентиментально, — это называется свободой выбора.

— Что вы имеете в виду?

— Что мне придётся вас разочаровать, если вы пришли ко мне как к сообщнику Дмитрия Ройша в каком бы то ни было деле. Общих дел у нас с ним, увы, не было.

— Увы? — всё-таки проглотил наживку фаланга.

— Увы. Наличие общих дел дало бы мне возможность знать, где он сейчас находится. А это имеет для меня значение.

— Что вы знаете о деятельности Дмитрия Ройша в Медицинском Корпусе?

Сепгей Борисович собрался с мыслями:

— Почти ничего. Могу добавить «увы» ещё раз. Знаю, к каким числам ему надо было сдавать отчётности, знаю, к какому часу он вставал по утрам в разные дни недели. Знаю, кто в его лаборатории всё время теряет в бардаке свои экспериментальные образцы. Одни бытовые подробности, словом.

— Он ничего существеннее не рассказывал?

— Ничего существеннее я не мог бы понять, я ведь не медик. И вам это отлично известно. Вряд ли я могу поддержать разговор о вирусологии за ужином — это даже не когнитивная наука лабораторий, которые я ревизирую.

— И поэтому Дмитрий Ройш не считал нужным посвящать вас в свои дела? — с сомнением уточнил фаланга.

— Разговор профессионала с непрофессионалом беспредметен. — Сепгей Борисович покачал головой. — Как будто вы станете общаться о расследованиях и допросах с тем, кто не состоит на государственной службе.

С учётом наличия во Всероссийском Соседстве уровней доступа к информации последний вопрос прозвучал предельно нелепо. То есть влюблённо. Фаланга оценил.

— И вы не попытались разобраться, что происходит, когда Дмитрий Ройш не возвращался в вашу квартиру полторы недели?

— Нет, не попытался. Как бывший тюремщик я знаю, как выясняют, кто где был и чем занимался на самом деле. — Сепгей Борисович посмотрел куда-то в пол. — Не всем это нравится.

Фаланга молчал.

— Вы надеялись обнаружить очередное должностное преступление, которое позволило бы всё-таки выдернуть меня из Корпуса назло Медицинской гэбне? — очень грустно и очень прямо спросил Сепгей Борисович. — Увы. Когда в августе я заметил, что Дмитрий Ройш приходит вечером на нервах, и попытался чем-то помочь, он попросил меня не влезать. И я не влезал — не хотел быть дома ни тюремщиком, ни ревизором. Как медицинский ревизор я знаю, что ничего сильно страшного медики в рамках своих профессиональных занятий не делают. То есть волноваться не о чем. — Взгляд фаланги опять начал бродить по стеллажам. — Я ошибся?

Из нагрудного кармана рубашки цвета ничего снова было извлечено удостоверение сотрудника Медкорпуса.

— Так вот, Ильянов Андрей Витальевич.

— Я уже ответил: лицо знакомое, но в голову ничего не приходит, — развёл руками Сепгей Борисович. Яблоко очень захотело выскользнуть.

— Напрягите память, — настойчиво порекомендовал фаланга, — и не ограничивайте её напряжение Медицинским Корпусом. Это не единственное значимое учреждение в вашей биографии.

Сепгей Борисович всмотрелся в мелкую чёрно-белую фотографию: цвет глаз неразличим, волосы светлые, слегка вьющиеся, собранные в хвост, аккуратные усы и аккуратная бородка, черты мягкие. Возраст между двадцатью и тридцатью, точнее сказать нельзя — взгляд на удивление ученический, выражающий уважение и готовность внимать. Человеку с таким взглядом непроизвольно хочется дать подробные объяснения, помочь разобраться в происходящем и в случае чего непременно за него заступиться.

Очень удобный взгляд.

Тем не менее, по фотографии на документах и в самом деле можно было бы не опознать.

— Андрей, — проговорил наконец Сепгей Борисович, продолжая изучать удостоверение, — но не Витальевич и не Ильянов. Андрей Эдмундович Зябликов, бывший голова гэбни Колошмы, переведённый в Бедроград и пониженный до десятого уровня после скандального инцидента в семьдесят третьем году.

Фаланга тут же отодвинул фальшивое удостоверение от Сепгея Борисовича:

— Нынешний голова Бедроградской гэбни.

— Был повышен в семьдесят четвёртом за успешно закрытое дело 66563, — согласился тот. — Место его службы на текущий момент было мне неизвестно. Для меня Андрей Эдмундович — в первую очередь мой предшественник на Колошме.

— Почему Дмитрий Ройш предпочитает компанию лиц, имевших отношение к Колошме?

Вот это был первый на сегодня действительно плохой вопрос.

— Ничего об этом не знаю, — для демонстрации досады не понадобилось особых усилий. А рука на яблоке сама собой разжалась. — Дмитрий Ройш прожил несколько лет в степном поселении — традиционная медицина малых народов часто вызывает интерес у специалистов. Хотя то поселение находится на значительном расстоянии от Колошмы, — но дать яблоку укатиться Сепгей Борисович всё равно не смог. — По крайней мере, он так говорил.

— Он интересовался деталями вашей прежней службы?

— Чумой, как и любой другой медик.

— А если подумать получше?

Грустная улыбка прилипнет теперь к Сепгею Борисовичу на ближайшие несколько дней.

— Профессиональной деформацией, привившей стремление к контролю. Повторюсь: не всем это нравится.

— И не для всех безопасно, — фаланга меланхолично смотрел мимо Сепгея Борисовича. Три с половиной года под следствием подсказывали, что это обыкновенно означает: все точки уже расставлены. Ещё пара каких-нибудь мелочей для подтверждения выводов, и процедура завершится.

— Скажите, — прервал паузу Сепгей Борисович, — есть основания полагать, что Дмитрий Ройш намеренно искал контактов с теми, кто был на Колошме?

Фаланга вдруг выдал покровительственную усмешку:

— Нет таких оснований, просто в глаза бросается, хотя людей оттуда в его деле всего двое. Колошма всегда бросается в глаза, — спокойный и человечный тон фаланги наводил на мысли о дружелюбии сытого удава. Добыча, правда, оказалась не кроликом, а какой-то безвкусной растительностью (яблоком, вестимо), но сытости это не отменяло. — Характер его контактов с Андреем Эдмундовичем Зябликовым пока что остаётся невыясненным, если вы это хотели узнать. Кстати, а с точки зрения медицинского ревизора, зачем Андрею Эдмундовичу фальшивое удостоверение сотрудника?

— Чтобы избежать лишнего внимания и лишней возни, должно быть, — пожал плечами Сепгей Борисович. — Для посторонних посещение Медкорпуса — даже по вполне законному поводу — сопряжено с бумажной волокитой.