Чума в Бедрограде

— Приедет — можешь его об этом и спросить, — хмыкнул Дима. — И вообще, не хочу впадать в мораль и этику, но после всего, что он для нас — меня — сделал, и всего, что я сделал ему, я несколько чувствую себя обязанным. Странно, не правда ли.

Гуанако отпустил руки, развёл ими, ухмыльнулся (не скрывая, впрочем, скепсиса).

Стоит ли тащить в Порт человека, которым так интересуются фаланги?

Стоит ли тащить в Порт человека, который так интересуется Димой?

То есть, конечно, интерес Сепгея Борисовича к Диме — это легенда, но кто же в это на самом деле верит. Впрочем, сейчас было бы уместно напомнить, что никакого Димы ни в каком Медкорпусе вовсе не оказалось бы, если бы не инициированные известно кем приснопамятные майские события, желание сгинуть из мест привычных (дабы не травить) и знакомство («знакомство», ха-ха) со всего одним человеком в Столице (зато его правда легко искать в телефонном справочнике прямо с вокзала!). Было бы уместно, но Дима не станет.

Дабы не травить.

Лучше просто особо не вспоминать и мимоходом разгрести последствия.

— Попробуем, — вздохнул Гуанако. — Но только чтобы никакой самодеятельности без меня, ладно?

Какая самодеятельность, сезон самодеятельности изо всех сил жаждет подойти к концу.

— Ладно, — покладисто согласился Дима и улыбнулся.

Улыбка на зеркале, впрочем, по-прежнему смотрелась убедительней.

Университет. Максим

На часах 14:22

— Распишись, я отправляю.

— Уже? Но Охрович и Краснокаменный в Хащине.

— Охрович и Краснокаменный расписались с утра.

— Вот, значит, как.

— Что тебе не нравится? Мы не можем сейчас медлить.

— Зато можем подписываться ни свет ни заря, не ставя меня в известность? Великолепно. Куда мы торопимся?

— Выигрываем время у Бедроградской гэбни!

— Ларий, запрос на встречу действителен сутки, и если…

— Если откажутся, мы их сделали. Если согласятся, у них всё равно будет мало времени.

— Это у нас будет мало времени, Ларий. Лекарство ведь ещё не готово?

— Готово. То есть готово будет к вечеру, но тестовый образец-то сработал.

— Нам нужны гарантии, а не один сработавший тестовый образец!

— Дима сказал, что раз сработал даже сделанный раньше срока и кое-как…

— Дима сказал?! Давайте, слушайте его. Тогда вообще всё будет раньше срока и кое-как.

— Да остынь ты. Лекарство есть, есть шанс выиграть время. Подпишешь или нет?

— Нет. Мы не можем пойти на очередной неоправданный риск.

— Ох. Росчерк на бумаге — это всё же формальность. Пустая, но необходимая по протоколу.

— Что ты имеешь в виду?

— Утром ты слишком быстро ушёл на медфак после разговора с Ройшем…

— И?

— Максим… мы уже послали запрос телефонограммой.

На часах была половина третьего, когда дверь истфака БГУ им. Набедренных оглушительно хлопнула за спиной Максима. Удар мокрым ветром в лицо не помог, не вернул ни спокойствия, ни ясности мысли. Подошвы чуть скользили по не просыхающей который день брусчатке, пытались замедлить бегство. Если даже треклятые подошвы не хотят соглашаться с тем, что делает их хозяин, чего можно ожидать от людей? Какой-то случайный прохожий, едва не сбитый Максимом с ног, возмутился: «ненормальный!».

Ненормальный

Прекрасная отговорка, универсальный ответ на любой вопрос. Ненормальный уровень внутренней агрессии: вспыхиваешь вдруг яростью, слепнешь и глохнешь, клокочешь изнутри и не внимаешь разумным советам. Если разумные советчики осведомлены о твоей маленькой гормональной проблеме, они обязательно вежливо смолчат, а про себя вздохнут: ненормальный, ничего не попишешь, надо относиться с пониманием.

Это «понимание» злит ещё больше, потому что понимать нечего. Медицина не относится к точным наукам, она имеет дело не с фундаментальными законами, а с суммой частностей, поведение которых принято считать предсказуемым. Принято, но не более того.

Тот факт, что в 51-м году одна небольшая лаборатория медикаментозными методами пыталась повысить уровень внутренней агрессии у некоторого количества младенцев, ещё не означает, что она добилась значимых результатов. А тот факт, что эксперимент был вскоре пущен на самотёк, поскольку всем частным лабораториям пришлось присоединиться к Медкорпусу и не все из них хотели обнародовать свои прежние проекты, ещё не означает, что последствия были плачевны.

В начале 74-го эти факты вынырнули вдруг из бюрократического забвения, подарив всем желающим прекрасную ширму из ложных выводов, дабы отгораживаться ей от реальной действительности. Почему группа студентов 51-го года рождения неоднократно была замечена в экстремистских действиях? Потому что ненормальные, почему же ещё.

Габриэль — в 74-м не Габриэль, научное руководство и разница в статусе подразумевают иной коммуникативный код — спросил тогда: «Вы действительно полагаете, что диагноз хуже приговора?»

Максим выпалил зачем-то: «Диагноз снимает ответственность».

«А у вас хватило бы духу нести её вплоть до приговора? — Габриэль смотрел испытующе, почти зло. — Все хотят думать, что у них хватило бы, но на практике хватает только считанным единицам. Прочим же остаётся жить и радоваться, что за них заплатил кто-то другой».

В 74-м Максим проглотил, как проглатывал всегда, когда разговор заходил о «ком-то другом». Два дня назад глотать надоело, и два дня подряд приходится ночевать не на Поплеевской, а на другом конце города в своей квартире, слушать тишину и спать, не раздеваясь.

…От истфака до своей квартиры — дом 47 по Бывшей Конной Дороге — легко добраться автопоездом с Большого Скопнического. Максиму не нужно служебное такси, он доедет сам, он оставил все такси и всех водителей нуждающимся: у них чрезвычайная ситуация, у них всё время не хватает транспорта. У Максима нет чрезвычайной ситуации, он просто едет к себе, просто отдохнуть от дел среди бела дня, просто лечь лицом вниз и отключиться, просто выспаться наконец, раз Университету не требуется его присутствие. Ничего не случилось, Максим просто вспылил на пустом месте, просто не сдержался, ему просто надо побыть одному.

Побыть одному во всех смыслах, потому что нет больше никаких сил делать вид, что он не один. Не один с Габриэлем, который не слушает, прикрывает глаза, молчит о ком-то другом. Не один с собственной гэбней, которая тоже не слушает, поступает необдуманно, ходит на поводу у тех, кто не имеет никакого права принимать решения вместо Максима.

Дойти сейчас до Большого Скопнического, сесть на автопоезд. Никого не убить по пути.