Лариса Райт - Плач льва

Юле до победы было еще очень далеко. Но она твердо знала, куда и зачем идет. В сущности, ничего не изменилось в ее характере и привычках: она по-прежнему следовала намеченным планам и пыталась их осуществить. Конечно, жизнь закаляет и учит, а Юля оказалась ученицей благодарной, помнящей наставления. Все, что уже произошло в ее пока еще не сложившейся до конца судьбе, явилось не чем иным, как уроком, наглядным пособием, демонстрацией того, что никогда, ни при каких обстоятельствах не стоит падать духом и опускать руки, ибо под лежачий камень, как известно, вода не течет. А Юле необходим был настоящий прорыв плотины. Ей предстояло пробудить у ребенка-аутиста интерес к общению с окружающим миром. И оттого, что советчиков в том, как это сделать, оказалось невероятное количество, задача отнюдь не облегчилась, а, наоборот, осложнилась. К какому врачу обратиться и чье мнение считать единственно правильным — ответы на эти вопросы дались Юле тяжело. После ряда консультаций она знала только одно — нет более загадочного, не поддающегося внятным и четким объяснениям предмета на земле, чем человеческий мозг, и нет на свете более неточной науки, чем медицина.

Одно горе — психоневрологи сразу ставили на ребенке крест и, не стесняясь, советовали ей вернуть его туда, откуда взяла.

— Он там никому не нужен, — как-то не выдержала Юля, а врач лишь пожал плечами. Что оставалось делать женщине? Только добавить: — И здесь тоже.

Да, это не ново и не удивительно. Судить об обществе следует по его отношению к инвалидам. Социум, которому нужны только здоровые люди, — это больной социум, где зреет настоящий абсцесс, готовый в любую минуту прорваться и затопить своим смрадом все лживое благополучие государства, в котором лишают возможности нормальной жизни и без того обиженных судьбой людей. Закрыть глаза и махнуть рукой гораздо легче, чем совершить что-нибудь полезное. С какой стати невропатологу тратить время на то, чтобы научить разговаривать ребенка с отклонениями в психическом развитии? Может быть, с той, что он невропатолог и обязан заниматься различными патологиями? Нет, это только так кажется. Куда как приятнее ставить в картах печати «Развитие по возрасту» и писать отчеты об отсутствии на твоем участке «странных» детей.

В клиниках же, где слово «аутизм» никому не казалось странным, диагноз не представлялся страшным и непонятным, а дети, им страдающие, вызывали научный интерес, а не брезгливость, были гораздо более любезны и если на самом деле и не пытались, то хотя бы всячески демонстрировали неподдельное желание помочь. Но путь от желаемого до действительного нередко так и остается или непройденным, или вовсе нехоженным. Да и понять, какую дорогу следует выбрать для того, чтобы она не привела в тупик, было невероятно сложно. Одни светила современной медицины направляли на бесконечное количество процедур и анализов для того, чтобы, получив результаты и поразмышляв над ними какое-то время с глубокомысленным видом, выписать ребенку те же таблетки, что и врач районной поликлиники, которой если и было что известно об аутизме, то, возможно, одно лишь название. Другие, напротив, поражали исключительными знаниями о разновидностях этой болезни и способах ее лечения, но не могли указать панацею, которая непременно окажет благоприятное воздействие на Юлиного ребенка. «Можно попробовать такую терапию, можно сякую», — говорили они, а Юля пробовала, пыталась, отчаивалась и снова пробовала.

В хождениях по клиникам и центрам и в поисках единственно правильного пути молодая женщина провела целый год, а воз по-прежнему оставался там, где был на старте. Единственное, чего удалось добиться Юле, — изменения отношения мальчика к ней и к ее родным. Им он легко позволял дотрагиваться до себя, реагировал на их слова и даже иногда улыбался, если к нему обращались. Но эти проявления живого человеческого начала объяснялись вовсе не успехами какого-то очередного рекомендованного специалиста, а каждодневной работой матери, которая любит своего ребенка и дает ему это почувствовать.

«Что делать дальше?» — этот вопрос волновал Юлю с каждым днем все больше и больше. Пункт жизненного плана, в котором значилась адаптация Никиты к нормальной жизни, до сих пор оставался невыполненным, а неиспользованных подпунктов — собственно способов реализации этого плана — практически не осталось.

— Что делать? — спрашивала Юля у одного врача, у другого, у третьего.

— Искать подход, — дружно говорили они. — Терапия может быть похожей, а подход к каждому ребенку, тем более к аутисту должен быть индивидуальным.

«Вы врачи, вы и ищите», — хотелось кричать Юле, но она молчала. Молчала потому, что видела — ищут. Ищут и не находят. А когда найдут? Завтра? Через месяц? Через год? Через два? Никогда?

Ей порекомендовали заниматься дома: развивать речь ребенка с помощью картинок. И она занималась. Методично показывала Никите изображенные на карточках предметы и называла их, называла, называла. Ей даже во сне снился собственный голос, бесконечно повторяющий бессвязный набор слов: собака, кошка, машина, кастрюля — и так далее, и тому подобное, и снова, и опять, и в который раз. Юле предлагали воспользоваться специальными витаминами, усиливающими кровоток мозга, — она пользовалась, советовали пройти сеансы специальной барокамеры, питающей мозг кислородом, — она проходила, рассказывали о чудодейственных гомеопатических шариках — и она механически каждый час в течение трех месяцев пичкала ими Никиту. Но прогресс не наступал. То ли шарики были ненастоящие, то ли сама гомеопатия — это девушке так и осталось неведомым.

Неизвестным и непонятным осталось для нее и то, почему неожиданно изменил своим принципам мужчина, которого она когда-то хотела сделать своим. Правда, с течением лет и бременем забот желание это как-то поблекло и уже не вспыхивало с той силой, которая бурлила в Юле в те мгновения, когда она писала на бумаге: «Хочу любви!» Но если бы он дал ей надежду, она бы ухватилась за нее, как за соломинку. Надежды не было. Лишь спокойные пятиминутные ежемесячные встречи на улице.

— Вот. — Юля протягивала конверт с деньгами.

— Спасибо. — Он убирал его в карман.

— Ну, пока.

— Пока.

Вот и все. И никакого продолжения, никаких вопросов и никаких ответов. Но однажды она пришла не одна, и вопрос все же прозвучал:

— Кто это? — без любопытства, ради приличия.

— Мой сын, — без пафоса и без кокетства.

Удивление, непонимание, какие-то математические, умственные подсчеты…

— Приемный, — добавила Юля.

Удивление сменилось уважением. Он присел на корточки перед ребенком:

— Привет, меня зовут Артем.