Дарья Форель - Лечебный факультет, или Спасти лягушку

Я очень переживала. Когда меня с переписанным листком послали к главе отделения, я еще по дороге к кабинету приняла твердое решение — скажу все, как было в действительности. Если кого-то, допустим, посадят, то это уже не мои проблемы. Нет, может, конечно, я подставляю людей. Но так ведь нельзя! Нельзя придумывать диагнозы! Нельзя врать, нельзя подвергать больную такому риску!.. И пускай меня отчислят за это из института. Пускай разразится громкий скандал. Пускай доктор оторвет этим парамедикам головы и вообще уволит. Да, так даже будет лучше. Пускай сегодня их разнесут в пух и прах… Но ведь не могу я такое скрывать!

— Доктор…

— Да-да? Вы с практики?

— Я — Даша из медицинского. Вот несу вам бланк. Хочу сказать — фельдшер с санитаром там все наврали. Никаких уколов не было.

— Да? Ну хорошо. Оставь как есть. Ой, знаешь что — впиши: «На квартире была оказана первая помощь — промывание желудка. Содержимое ядовитого флакона изъято для изучения».

Я отнесла анамнез обратно в медсестринскую. Вручила в руки главной медсестре Лене и сказала:

— Все. Я — пас. Делайте что хотите.

— Ладно. Я допишу, не волнуйся. Цыпленок, иди к Евдокимовой. Ей надо капельницу поменять.

— А как же?..

— Седьмая палата.

Мне кажется, медицина похожа для пациента на лихую езду, когда сидишь на пассажирском месте. Водитель несется сквозь кольца дорог, заезжает в туннели, балансирует между асфальтом и кюветом… Думаешь — вот же странно. Везут тебя куда-то (точнее — несут или катят). Будут что-то с тобой совершать. По всей вероятности — для твоего же блага. Там подпилят, тут масла подольют, здесь винтик закрепят, и, собственно, все, никаких тебе гарантий. Остается только надеяться на то, чтобы руль оказался в правильных руках. А так — можно лишь закрыть глаза и попробовать получить удовольствие. И на вьющуюся впереди дорогу уж лучше не смотреть…

В общем, страшно быть больным. При любом раскладе ты — беспомощный. Топай ногами, умоляй, требуй — не поможет. Однако всегда может случиться так, что тебя нечаянно спасут… И лучше в это верить.

…Взяв пакет с физраствором, я захожу в седьмую палату. На койке лежит очень старая женщина с растрепанными волосами. На землистом лице ее контрастно горят выцветшие глаза.

— А ты кто такой?

Я наклоняюсь к столику, достаю перчатки, надеваю.

— Я — практикантка.

— Студентка?

— Да.

— А кем ты хочешь стать?

Игла быстро выскальзывает из вены. Я смазываю ранку спиртом.

— Наверное, иммунологом.

— Рахит сведет тебя на лучшие из швабр.

— ???

— Ай, аккуратно. Смотри — какая это вена у нас?

— Локтевая.

— Умница. Рахит, рахит. Мечта близка, но…

— Мне как-то неясно.

— Что?

И тут я понимаю, что имею дело с психическим расстройством. Кстати, не в первый раз. Однажды нас отправили на новую кафедру — по топографической хирургии. Как обычно, она располагалась там, куда Макар телят гонять не догадался. Я приехала по указанному адресу. Смотрю — вроде бы больница. На вахте у меня долго перепроверяли пропуск. Когда я уже проникла в холл, на меня налетела какая-то тетка и заорала:

— Сволочь! Ты мне всю жизнь истоптала! Да как тебя земля на себе несет?! Как ноги держат?!

Я притормозила, задумалась:

— Действительно. За последние пару лет гордиться особо нечем.

Потом я позвонила Короткову, и оказалось, что я ошиблась буквально одним домом…

Сумасшедшие вообще часто правду говорят. Или просто фразы, которые легко примерить на действительность. В их бреднях порой скрывается идеальная трактовка ситуации.

Евдокимова поучала меня:

— Смотри, когда колешь, следи за перчатками. Надевай их аккуратно, чтобы концы не свисали. Можно ведь и не заметить, уколоться, а там — чужая кровь…

А порой говорила:

— Я бы на твоем месте пошла на психиатрию. Но времена сейчас не те. Раньше больных действительно лечили. А что у нас сегодня? Одни неженки. Говорят, инсулиновый шок — вреден, электричеством долбанешь — в тюрягу отправят… А как еще? Что, разговорами? Разговорами только кошки родят…

Все эти относительно логичные умозаключения чередовались с бредом:

— Не мне ль судить, какой алтарь ты прячешь, анус?!

Иногда в речах ее звучали сентиментальные нотки:

— Бывают ласточки летать, а я лежу в обнимку с сахарами…

Кстати, у нее был диабет. Стопы уже почернели и потеряли чувствительность. Проанализировав ее речь, там неожиданно можно было найти достаточно глубокую личную исповедь.

В один из понедельников к Евдокимовой подселили больную. Это была дама средних лет, плотная, с посиневшими ногтями. В пятый или шестой раз в жизни я ставила капельницу. Вены пациентки сильно выпирали но почему-то игла совсем не хотела в них попадать. Около меня стояла Алла Владимировна. Она в тот день была очень злой.

— Ну, коли давай! Быстро! И не смотри на меня так! Сама колоть будешь, поняла?!

Я старательно пыталась поймать голубую извилину. Только подведу иглу — вена уходит под жир.

— Ну сколько можно? Ты уже извела человека.

Я поднапряглась, надавила и… разорвала женщине сосуд.

— А!!! Вы кого тут держите! Мамочки, умираю!

Кровь брызнула во все стороны.

Я отскочила назад, взяла вату, придавила. Женщина тут же отпрянула.

— Не трогай меня, ненормальная! Вызовите реаниматора! Скорей!

Конечно, когда надрезается вена — это не смертельно. Да и боль не такая острая. Но эффект, что называется, феерический. Кровь хлещет, пачкает простыню. Надо ли говорить, что в этот момент я пожалела о том, что вообще родилась?

Когда все затихло, руку перевязали, а Алла Владимировна вышла в коридор, я заметила, что Евдокимова внимательно наблюдала за всем происходящим. Жестом она подозвала меня к себе.

Я осторожно прокралась мимо ее засыпающей соседки.

— Слушай, как тебя там — Оля, Толя… поняла, о чем идет речь? Догадалась, где армяне спрятали гнойник?

— Какие армяне?

— А такое будет часто. Даже, я бы сказала, всегда, каждую неделю или раз в год… но непременно будет… А если не вена? Если — жизнь? А? Как тебе, Толя? Врачом быть — не яблочко купить… не искупать башку слоновым янтарем…

Через две недели мне пришлось отпроситься — меня вызвали на серьезную беседу в деканат.

— Форель, — сказала мне Юрченко, — увы, сделать я больше ничего не смогу. У тебя долг по бэ-ха. Экзамен мы так и не сдали…

— Но там была такая ситуация…

— Слушай, я все понимаю. Но давай признаемся честно — ты откровенно не ученица года. Да, ты девочка хорошая, многие за тебя заступились. Но я вынуждена тебе сказать, что, милая, поезд ушел. Теперь только со следующего сентября…

— Что это значит?

— Отчислена. — Юрченко искренне огорчилась. Она подняла брови и сжала губы. — Но ничего. Позанимаешься, догонишь. Пропустишь год. Хоть передохнешь…