Денис Осокин - Овсянки (сборник)

из четверых соседей в купе двое уселись пьяные. каждый ехал сам по себе. эти двое быстро сдружились и налили еще по рюмке. оба были башкирские татары. выпив — и не закусив — один посмотрел на другого и объявил: ты не настоящий татарин — потому что у тебя левый ус короче правого. тот страшно разволновался. сказал: ну спасибо тебе… в ботинках забрался на верхнюю полку и заплакал. потом захрапел. утром был пыть-ях. днем сургут. к ночи — ноябрьск — где они вышли.

в 6600-м / 1092-м году на город полоцк напали мертвецы. невидимые но издававшие стуки и стоны — они целую ночь скакали по улицам на невидимых лошадях — копыта которых оставляли следы — и уязвляли всякого. эпизод относится ко времени княжения в полоцке всеслава чародея. о том как навьи побили полочан упоминается в повести временных лет — в лаврентьевской и в ипатьевской летописях. предивно бысть чудо в полоцке. ночью бывше: стук стон полунощи — яко человеци рыщут беси по улицам… неизвестно со стороны речки полоты они прискакали — или против течения западной двины? ускакали на псковщину или в латвию? вот такое кино минут на десять — самое большее на двенадцать. возможно — анимация.

если грубо идти у обстоятельств на поводу — командировки в район за живой этнографией — это непрерывное глотание спиртного и жесткое покрывание самых ласковых и страстных в мире специалистов районных отделов культуры. естественно мы почти не идем на поводу у обстоятельств. но так или иначе: грусть и отчаянье — нежность и страх — острое ощущение смерти — всегда рядом. всегда трясешься в служебной машине на дороге домой наполненный жестоким укором к себе. и к жизни — дымящейся радостью. с темным лицом. слушать из радио веселую муть. в одном кулаке сжимать в красных нитках холодную пуговицу-ладанку — в другом корвалол не имеющий никакого смысла. перекатывать внутри себя женский голос: спасибо за вечер. он скоро растворится — как и всегда. не верить что боги позволят побыть здесь еще — среди этого дыма. не ставить преграды проплывающим сквозь тебя блестящим крестам из крашеной арматуры. картинам собственных похорон и похорон своих близких.

бабушка из деревни карадули — что на речке мёше — рассказала мне про пыхтелку. он пыхтит-пыхтит по ночам — и съедает друг за другом всех обитателей дома — которые просыпаются и идут взглянуть на источник пыхтения. а как он выглядит — тетя лида? — спрашиваю я. надо будет — сам увидишь. — отвечает бабушка. а можно как-то от него защититься? — продолжаю спрашивать. — конечно нельзя. — а можно не ходить — не смотреть — остаться лежать в постели? — можно. только тогда сам пыхтелкой сделаешься: к полудню уже окочуришься — и будешь по углам пыхтеть.

рассказ володи конькова — изолировщика ‘архангельскспецстроя’. вариант для компании с дамами. нужно представить мужской вариант.

мы стояли восточнее сихотэ-алиня — рядом уже татарский пролив. нам не разрешалось неорганизованно выходить за ворота части — говорили что сожрут тигры — но я был сержантом — и выходил иногда. какие тигры у нас в россии? ну хорошо — пусть рядом китай, японское море. но рожи-то вокруг те же самые. умом понималось — а так не верилось. только я вышел — на клапан как надавило!.. я побежал на горку к ближайшему дереву. сижу под ним. комары кусаются в голую задницу. я их как могу гоняю. думаю — вот природа. хотя — и у нас на севере комары. и вдруг — такой рррев! если представить — ничего получится. где-то совсем рядом. я оглох. подумал что прилетели из космоса или взорвали что-то секретное. оглянулся из-за дерева — и вижу как в метрах тридцати от меня огромный как в цирке тигр ревет и сосну дерет лапой. от поваленной сосны во все стороны летит щепа. я ползком из-под дерева с грязной задницей выкатился — и побежал к части. а тигр все это время орал. так я первый раз в жизни увидел уссурийского тигра.

летние движения большущими теплоходами — синими мускулами широченных рек — неделями — а то и почти месяцами: самое значимое зерно детства. эй вы в корыте! х вам в ж! — весело кричали местные купающиеся — если мы шли к берегам слишком близко. не утоните там в луже! — добродушно отвечали им теплоходные мужички с биноклями на пузах. я стоял на палубе рядом с ними — смеялся и дрожал от счастья. громко клялся бакенам и берегам что поступлю в институт водного транспорта в город горький. сочинял июньские поэмы про себя и теплоходную девочку. на краю танцующей кормы подпевал феям лета из группы ‘комбинация’ — и песне ‘вояж’. лучшее что может произойти — с нами в нашей жизни — это если нас посадят на пассажирский или на грузовой теплоход и пустят по рекам на как можно дольше.

в вазонах венчающих фасады старинных зданий — смерть и готовность к смерти. плюс любовь к россии. особенно много вазонов в уржуме. и в целом в кировской области. многие здешние вазоны стоят разбиты. и смерть с готовностью и с любовью густо-густо сочатся в головы.

женщина бывает без трусиков. мужчина бывает без трусов. есть ведь разница?

одна половина диска здоровья — желтая. другая синяя. валентин стелит газету на неровный деревянный пол — укладывает на нее диск. желтой стороной кверху — так радостнее. комната узкая как пенал. диск лежит между диваном и шкафом. впереди — окно. оно раскрыто. у окна — стол с проигрывателем. валентин опускает иглу на пластинку — и встает на диск. песня называется kohtalon tango — танго судьбы. музыка унто мононена. слова сауво пухтилы. поет эйно грöн. когда-то король финского танго. в песне два куплета и два припева. валентин — молодой мужчина с несколько тревожным лицом. под небыстрые правильные ритмы танго судьбы он поворачивается на диске то в одну то в другую сторону. отталкивается от шкафа под длинный красивый проигрыш между куплетом и припевом. и врывается в припев — долго долго крутясь на диске — поднимая вверх руки — чтобы не удариться об углы комнаты.

красные пластиковые столики — над столиками красные зонты — вокруг них красные кресла — в шашлычной города нн — на верхневолжской набережной — были огорожены металлическим фигурным заборчиком. эта ограда в высоту меньше метра. в сумерках июля стелился дым. горели огни повсюду. и по верхневолжской — и по нижневолжской набережным — и с террас между ними — и с дальних дебаркадеров-кафе — и с чкаловской лестницы брызгали довольные пестрые крики. гудели танцами теплоходы. мигали бакены. в шашлычной не было места — и мы туда не пошли — остались сидеть на поребрике — под липами — полуобернувшись к волге. нам было хорошо видно как по внешнему периметру ограды шашлычной двигалась пожилая тетенька. медленно-медленно. она внимательно заглядывала в лицо каждому сидящему мужчине и твердила с короткими паузами: гад гад гад… всем без исключения. к ужасу мужчин — и их ослепительно белых спутниц. каждому раз по тридцать. почему-то тетеньку никто не гнал — ни хозяева ни посетители — и она продолжала свое движение от столика к столику. минут за пятнадцать обошла всю шашлычную и исчезла.