Анатолий Гаврилов - Берлинская флейта [Рассказы; повести]
- Название:Берлинская флейта [Рассказы; повести]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Азбука-Аттикус, КоЛибри
- Год:2010
- Город:Москва
- ISBN:978-5-389-00972-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Анатолий Гаврилов - Берлинская флейта [Рассказы; повести] краткое содержание
Берлинская флейта [Рассказы; повести] - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Но через два дня я узнал, что оценен по сочинению удовлетворительно, благополучно сдал остальные экзамены и стал, таким образом, студентом-заочником единственного в стране литературного вуза.
На крыльях летел домой!
Я дал себе клятву вытравить из себя невежество и подлость, я погрузился в науки, но через два месяца познакомился с местным поэтом Усовым, стал посещать заседания литературного объединения «Звоны», стал пьянствовать, петь в обнимку с другими украинские песни, завывать и скрежетать.
Как-то ночью, когда я, пьяный, лежал на диване, кто-то растолкал меня, я думал, что это мать, и уже хотел выругаться, но это был Вегерт. Он был проездом через наш город.
Он посмотрел на меня, печально покачал головой и сказал, что ничего рассказывать не нужно — и так все понятно.
Визит Вегерта подействовал на меня отрезвляюще, я порвал с Усовым, напрягся и благополучно завершил свою учебу в Литературном институте, получив диплом литературного работника.
Вакансий не было, продолжал работать в горгазе, снова сблизился с Демерджи и Шапкой, снова покатился по наклонной.
Как-то ночью, когда я, пьяный, лежал на диване, кто-то меня разбудил, я подумал, что это жена (а к тому времени я был женат), и хотел уже выругаться, но это был Вегерт. Он печально покачал головой, а утром взял за руку и повел меня к какому-то человеку, который и устроил мне протекцию в газету в качестве сотрудника отдела писем.
В порыве благодарности я обнял Вегерта и забормотал о вечной любви и дружбе. Я засуетился в желании каким-нибудь ценным подарком отблагодарить его и человека, устроившего мне протекцию, он упредил, сказав, что ничего не нужно, и я снова горячо обнял его.
С головой я ушел в газетное дело, вскоре был поощрен, замечен и уже мог реально надеяться на продвижение, как вдруг однажды среди вороха писем мне попалось письмо от неких Козенюков с жалобой на то, что через их однокомнатную квартиру проходит узкоколейка. Черт бы их побрал, этих Козенюков с их письмом! Да мало ли я всяких писем выбросил в корзину, даже не читая! И с этим нужно было поступить таким же образом! Но нет, не выбросил, поехал с проверкой и убедился, что жалоба соответствует действительности: Козенюки откинули ковровую дорожку, и я увидел узкоколейку, по диагонали пересекавшую их единственную комнату. «Вы уж помогите нам, — жаловались Козенюки, — уж куда только не обращались, но никто не хочет помочь, а справиться самим не под силу — очень крепко забетонировано». Я пообещал им разобраться с этим вопросом, а сам подумал: «Да как-нибудь дотянете и с этой узкоколейкой».
Но ночью, во сне, ко мне пришел Вегерт и с укоризной сказал: «Что же ты так, а? Ведь людям нужно помочь!»
И я стал действовать, звонить, просить, требовать, угрожать, а в результате и Козенюкам не помог, и работы лишился — нажил влиятельных врагов, из газеты выгнали…»
— Да вы, я вижу, не очень-то верите мне, — сказал незнакомец, — а не верите, так давайте сходим, и вы сами увидите эту узкоколейку, это совсем рядом: Сурикова, пять, квартира три!
— Почему же? Верю. Да и стоит ли удивляться какой-то узкоколейке в наши дни, — ответил я.
— Да, вы правы, — сник незнакомец. — Вы правы… а вот Вегерта я все равно убью!
Он скрипнул зубами и удалился прочь.
Над обрывом
Ее первый жених через полгода после призыва в армию ответил на ее сотое письмо, что пусть она ему больше не пишет, так как он облучен.
Весной познакомилась с другим, все лето провели вместе, осенью его призвали в армию, он долго молчал, затем сообщил, что во время крупнейших в Европе учений он подвергся воздействию паров АКЗП-10, что он теперь обречен на медленную, мучительную смерть и что дальнейшие их отношения не имеют никакого смысла.
Зимой познакомилась с третьим — этот уже отслужил, работал мастером цеха мясорубок, имел твердые взгляды на жизнь, в свободное время занимался живописью.
Подали заявление, дело шло к свадьбе, как вдруг однажды вечером он с озабоченным видом сообщил, что вчера нарочным он был срочно вызван в военкомат, где ему предложили сверхсрочную службу в Польше.
— Но ведь это дело добровольное? — спросила она.
— Гм, — усмехнулся он. — Конечно, я могу отказаться, но… не знаю, поймешь ли ты… Дело в том, что положение в Польше сейчас очень обострилось… там сейчас решается судьба всего польского народа, и нам вовсе не безразлично, как она решится… Могу ли я отсиживаться в теплом углу в то время, когда на баррикадах идет жаркая схватка? Нет, не могу! Да, я жизнью своей рискую, но иначе поступить не могу! И сейчас я должен быть там, где наиболее нужен… Родине! Такие вот, значит, пироги… Но ты не грусти, не беспокойся! Наша свадьба не отменяется, она только переносится на более поздние сроки! Я тебе буду писать, я тебе… я тебе вызов сделаю! Польшу увидишь, другие страны! Что нам киснуть в нашем Дебальцеве!
И этот исчез куда-то бесследно.
И другие исчезали бесследно по весьма важным причинам…
Много позже их всех она видела в полном здравии, с женами и детьми.
Болела, долго лежала в больнице.
Выписалась, навсегда уехала в свое Ляпино на высоком оползневом берегу моря.
От случайной связи с запойным скотником у нее родилась немая девочка…
Иногда они выходят к глубокому глинистому обрыву.
Стоят, смотрят на бесконечные пенистые волны.
Оптимизм
Когда-то поэтом я был. Выйдешь, бывало, в сад, смотришь и шепчешь:
Сад ты мой весенний,
Сад ты мой цветущий…
Или:
Сад ты мой зимний, белый,
В снег и лед одетый…
Соседке посвящал:
Тамара, Томочка,
Ласточка моя…
Станку:
Станок мой токарный,
Как брат ты мне!
Вахтеру:
Опять стоят ветераны!
Опять они на посту!
Да, когда-то во всем, куда ни глянешь, содержалась поэзия, все вызывало восторг, удивление, слезы… А потом все вдруг одним махом куда-то исчезло… Ночь просидишь, промаешься — и ни одной строчки, ни одной поэтической мысли…
Уехал, завербовался на край света, в Якутию, в Оймякон…
Оймякон ты, Оймякон,
Край далекий…
И замерзал, и бит был, и сам на кого-то нападал…
А сейчас вот домой еду…
Облысение… пародонтоз… радикулит… геморрой…
Но нет, я не унываю, нет! Не унываю и верю, что поэзия еще придет, вернется!
Очень надеюсь и верю, сучий твой потрох.
Зачем?
Закончив маневровые работы, составитель поездов Иван Ильич Христодулов побрел к тепловозу.
Ему нездоровилось.
Слева мрачно шумело ночное море, справа мрачно горбились и зияли разбитыми окнами списанные вагоны.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: