Анна Малышева - Задержи дыхание (сборник)

– Уцелела фаланга указательного пальца на правой руке… Средний, безымянный и мизинец обглоданы до костей. Рядом лежит пистолет.

– Он стрелял три раза, а маньяк все равно ушел. Следов крови нигде нет. Пистолет в полной исправности.

– Возможно, у него сердце остановилось.

– Выяснить бы хоть, почему маньяк так привязан к этому месту! Именно к этому! Пол и возраст жертвы ему безразличны, но вот место!

– Возможно, ритуальные жертвоприношения?

– В конце концов, он попадется. Рано или поздно кто-нибудь его заметит и сможет описать.

Следователь обошел тело и остановился над обрывом. Внизу орали лягушки, как будто хотели дать свидетельские показания, да не могли, не зная человеческого языка. Мужчина оглянулся на место преступления, на памятник, маячивший в жидкой тени умирающих пихт.

– Вандалы повсюду, – произнес он. – Пальцы отбиты, на колене и на плече – дыры. Можно подумать, что в памятник стреляли! Здесь когда-то жил Маяковский?

– Наверное, – послышалось из-за сосен. – Иначе, зачем его тут поставили?

– Хорошо бы выяснить, кто изуродовал памятник? Рука повреждена очень похоже. Вдруг действовало одно и то же лицо?

– Будем говорить с соседями.

– Посадить бы здесь цветы, что ли? – вздохнул следователь. – Привести в порядок памятник… Вы помните эти стихи: «В сто тысяч солнц закат пылал, в июнь катилось лето…»

– Не помню, давно читал, – безразлично ответили сосны. – В школе. Наверное, сейчас этого уже не проходят.

– Наверное, – согласился следователь, глядя вниз, на болото. – Как там дальше… «Была жара, жара плыла…» И я не помню. Все забыл.

Женщина вошла в кабинет, склонилась над столом, заваленным бумагами, и задула свечу. Комнату наполнил молочный сумрак, какой бывает лишь ранним декабрьским утром, когда за окном густо валит снег. Мужчина поднял воспаленные от бессонницы глаза и обнял ее за талию, стиснутую жестким корсетом:

– Ты не ложилась, Мина?

– Как я могу спать…

– А дети?

– Спят, бедные…

Она отстранилась от мужа, подошла к окну и резко открыла створку. В прокуренную комнату влетели хлопья снега, женщина жадно вдыхала холодный воздух. На ее ресницах повисли капли – то ли слезы, то ли растаявший снег. Когда она закрыла окно и повернулась, мужчина продолжал сидеть за столом, опершись локтем о рукопись, прикрыв дрожащими пальцами усталые глаза.

– Наконец ты все знаешь, – пробормотал он. – Мы разорены. И во всем виноват я.

– Ты должен был сказать раньше! – воскликнула женщина. – Три года сочинять эти несколько стихотворений, за которые никто не заплатит, и лгать мне, что пишешь новый исторический роман! Так же нельзя!

– Пожалуйста, попроси подать чай. Я засыпаю, а мне еще надо…

Она гневно повернула голову:

– Чай?! А на какие деньги его купить? И кто его подаст? Прислуга ушла. Ты обманул меня. Я выходила замуж за популярного писателя, а не за сумасшедшего, который способен проесть деньги собственных детей! Ты обманывал, обкрадывал нас! Ты не работал!

Женщина зарыдала и опустилась в кресло, шумя пышным подолом черного шелкового платья. На груди дрожал золотой медальон с портретом Вагнера. Мина любила оперу, и пока в доме водились деньги, всегда посещала его премьеры. Их даже обещали познакомить, но сорвалось – ей пришлось заняться хозяйством, и она ломала розовые отполированные ногти, отмывая кастрюли и растапливая печи… Драгоценности были проданы. Платья заложены все, кроме самых простых. Она никуда не смела показаться, стыдилась собственной тени и избегала встреч с подругами.

– Несколько стихотворений! Да ты же никогда не писал стихов! И потом, если бы это было что-то стоящее, тогда… Но я кое-что понимаю в поэзии, и уж поверь, – она вскочила с кресла и издевательски погрозила пальцем, – никто не заплатит тебе ни гроша!

– Но это не совсем стихи, – робко проговорил муж, пытаясь застегнуть пуговицы потертого любимого рабочего сюртука. Некоторые оставались в руках – висели на гнилых ниточках. – Это были сны. Только не совсем сны. Это правда было. То есть будет… Этого… Не было еще… Мина, мне страшно! Я не умею писать стихов, я всю жизнь писал исторические романы, и вот…

– Знаешь, сейчас тебе нужно подумать о том, чтобы найти хорошего доктора, а не о снах! – вспылила она. – В стране творится черт знает что, наш Людвиг Баварский совершенно рехнулся – все так говорят, денег нет, идет война, а ты, ты…

– Да я и был на войне! – закричал он в ответ. Рванул пуговицу, и та запрыгала по истоптанному паркету, который уже несколько недель не натирали воском. – Я там был!

– О, ты был… – иронически начала женщина, но муж схватил ее запястье и сдавил его:

– Замолчи!

– О господи! – вскричала она, когда ее швырнули обратно в кресло. – Теперь ты еще и бьешь меня!

– Погоди… – он присел рядом, крепко сжал ее локоть. – Я страшно виноват. Это не повторится. Это все из-за Отто.

– Из-за… – пробормотала Мина, пытаясь прибрать растрепанные волосы, – из-за… Кто он?

– Я не знаю! – в отчаянии застонал мужчина и, бросившись к окну, рванул створку на себя, хватая пересохшими губами воздух. – Он… Его даже еще нет. Как-то я заснул. А когда проснулся среди ночи, он уже был у меня в голове. Весь, целиком. Его будут звать Отто. Это будет в окопах на Марне.

– Где?!

– На Марне. Я не знаю где. – Мужчина не оборачивался, он глотал хлопья снега, запахивая на груди борта сюртука. – Совсем еще мальчишка, а рядом, в грязи, сидел его друг, Гюнтер.

– Кто? – в отчаянии приподнялась женщина. – Послушай… У нас среди знакомых нет ни единого Гюнтера!

– А у меня есть. – Муж несколько отдышался. – Блондин, приятное лицо, хорошая улыбка. Они вместе учились в школе, а уж оттуда их угнали на фронт.

У нее перехватило горло.

– А с другой стороны лежал труп, – упрямо продолжал мужчина. – Они только что ходили в атаку, но отступили. В того парня попало пуль двадцать. Ему тоже было семнадцать лет. И вот что я тебе скажу, они все безумно боялись идти в новую атаку. Было ясно, что многие не вернутся. И к тому же ведь наступил Новый год! И мальчишки хотели получить свой Новый год. Но у них не было ничего, кроме тетрадки со стихами Отто. И он решил развлечь ребят. Стал читать им стихи. Ну, хоть что-то, верно? Впереди – изрытое минами снежное поле. Правда, грязи там было больше, чем снега. Иногда взлетала осветительная ракета…

– Что-что?!

– А он читал.

– Я ведь не писал этих стихов, – сказал мужчина после паузы. – Я их только записал. – Да, стиль не твой, – пробормотала Мина. – Когда я понял, что стихи постепенно стираются из моей памяти, я бросился записывать. Отто читал ребятам из голубой школьной тетрадки. Я побежал в магазин и купил такую же. А написано все было синими чернилами. Тетрадь была в клеточку. – Он на миг задумался, а потом удовлетворенно кивнул: – Точно, в клеточку. А на первых страницах – алгебраические задачи. За последнюю Отто даже не успели выставить балл. Угнали на фронт. А дальше – стихи. Не пропадать же бумаге… Знаешь, я могу восстановить его судьбу по стихам. Вот следующее. Полагаю, ему изменила девушка, которая осталась в тылу.