Питер Мейл - Отель «Пастис»

Саймон посмотрел на часы. В Нью-Йорке четыре утра.

— Позвольте мне, — улыбнулся он.

Следующие часы прошли в нудной беседе Буна с детективами. Саймон переводил. Детективы, видно, считали, что, если они как можно чаще будут задавать одни и те же вопросы, Бун в конце концов сообщит фамилии и адреса похитителей. Убежденные, что напали на сенсацию национальных масштабов, вновь появились репортеры из «Провансаль», фотографируя всех желающих им позировать. Находившиеся в вестибюле два недоумевающих американских гостя и деревенский почтальон любезно согласились предстать перед фотографом. Зиглер, к неудовольствию Саймона бодрствовавший, собирался обнародовать сообщение для печати, освещавшее его важную роль в благополучном возвращении жертвы похищения. Эрнест настаивал на организации праздничного ужина. Дядюшка Уильям, не упускавший возможности снискать расположение миллиардера, вызвался разукрасить меню. Саймону смертельно хотелось спать, и, когда Николь, вызволив его из рук детективов, отвела домой, он еле добрался до кровати и не раздеваясь уснул.

Спустя шесть часов, приняв душ и побрившись, он был удивительно бодр и даже весел, будто сон снял с него тяжелое бремя. Вытирая насухо волосы, он смотрел, как Николь надевает короткое черное платье, которое он раньше не видел. Застегивая молнию, поцеловал ее в загорелую спину.

— Означает ли это, что мне надо надеть галстук?

Николь подушила шею и запястья.

— Эрнест просил одеться получше. Он так мил. Хочет устроить Буну особенный вечер.

— Ладно, надену пиджак. Но никаких галстуков и определенно никаких носков.

— Разгильдяй.

Саймон не особенно возражал, когда Николь выбрала ему рубашку и легкий полотняный костюм и почистила ботинки, которые он последний раз надевал в Лондоне.

Она, оглядывая его, отошла назад. Голова склонена набок, лицо обрамляют светлые волосы, матовый шелк платья оттеняет загорелые обнаженные руки и ноги. Саймон в жизни не встречал женщины красивее. Может быть, я и разгильдяй, думал он, но везучий разгильдяй.

— Подходяще, — улыбнулся он.

Рука об руку они не спеша направились в отель, разговаривая о завтрашнем дне.

Увидев их из окна, мадам Бонетто подозвала мужа.

— Гляди-ка, англичанин-то в костюме.

Бонетто хмыкнул, удовлетворенно глядя на свои синие вылинявшие шорты.

— Приятно посмотреть на хорошо одетого мужчину.

На террасе накрыт отдельный стол на десятерых, украшенный низкими вазами с любимыми розами Эрнеста — белыми, с розовым оттенком. Свет свечей выхватывает из темноты блеск серебра и стекла, длинные зеленые горлышки бутылок с шампанским в ведерках между цветами. Нестройный лягушачий хор вокруг фонтана. Теплое небо над Любероном усеяно звездами.

Николь с Саймоном направили шаги к бару у бассейна, откуда раздавались взрывы смеха. Услышав перекрывавший другие голоса знакомый громкий голос, Саймон переложил сигары во внутренний карман пиджака. В баре главенствовал дядюшка Уильям.

— Я вижу, — изрекал он любезно улыбающемуся Хэмптону Паркеру, — широкие просторы Техаса, устремленные ввысь каньоны Нью-Йорка и деревенскую простоту этого прелестного уголка Прованса — потрясающий триптих. — Осушив стакан, протянул его бармену. — Когда ваш сынок высказал эту идею, я был моментально заинтригован, нет, глубоко увлечен. А теперь, увидев вашу голову…

— Мою голову? — удивленно переспросил Паркер.

— Неужели никто вам не говорил? Разительное сходство с одним из римских императоров. С Августом, если не ошибаюсь.

Проходивший мимо Эрнест поднял брови и закатил глаза. На нем был собственный вариант традиционного провансальского костюма — белая рубашка, черные брюки и жилет — с изысканным добавлением в виде широкого кушака в красную и зеленую полоску. Со стаканами в обеих руках он поспешил к лестнице и одобрительно оглядел Николь.

— Как приятно, — произнес он, — видеть приличное платье. Вы образец элегантности, мадам.

Саймон наклонился, чтобы разглядеть кушак.

— Не знал, что ты член «Гаррик-клуба», Эрн.

— Нет, дорогой, но обожаю эти цвета. Пошли. Все в сборе.

Телохранители Паркера, в костюмах и тяжелых башмаках, с несколько ошалелым выражением лиц слушали рассуждения дядюшки Уильяма об импрессионистах. Бун, отмытый и жизнерадостный, украдкой, но с огромным интересом заглядывал в вырез нового платья, которое наконец смогла продемонстрировать ему уже порозовевшая от выпитого шампанского Франсуаза. Хэмптон Паркер, бегло, но с сильным акцентом говоривший по-французски, был увлечен разговором с мадам Понс. Доверив последние приготовления помощнику, она явилась в своем самом великолепном ниспадающем широкими складками темно-синем платье и на головокружительно высоких каблуках. Миссис Гиббонс выискивала упавшие орехи и спящих ящериц. Эрнест украсил ее ошейник красно-бело-синей лентой, делавшей собаку позорно похожей на полкового козла.

Николь взяла Саймона под руку.

— Теперь лучше?

Он кивнул. Все было так, как он представлял несколько месяцев назад: великолепная погода, веселые довольные люди, ужин под звездами, отель, о котором можно мечтать. Тогда он не знал, что, кроме денег, для этого нужно так много: физическая выносливость, терпение, такт, бесконечное внимание к мелочам, врожденное гостеприимство. Все эти качества продемонстрировал Эрнест.

— Интересное дело, — сказал он. — Когда я сегодня проснулся, то наконец кое в чем признался самому себе. Я в жизни гость. Потрясающе хороший гость. Но боюсь, что хозяин из меня никогда не получится.

— Знаю, — сжала его руку Николь. — Но ты старался.

Эрнест постучал ножом по стакану. Разговоры прекратились. Оглядев присутствующих, он поднял стакан.

— Прежде чем мы умрем от наслаждения за приготовленным для нас славной мадам Понс ужином, я хотел бы предложить тост за нашего почетного гостя.

Дядюшка Уильям изобразил на лице, как он надеялся, подобающую случаю сдержанную улыбку и посмотрел вниз, в порядке ли ширинка.

— За нашего юного Буна. Приветствуем тебя в добром здравии. Нам тебя не хватало.

Бун, кивая головой и переступая с ноги на ногу, благодарно поднял банку с пивом. Хэмптон Паркер подал руку мадам Понс, и они, возглавив процессию (телохранители в трех шагах позади), стали подниматься по лестнице.

Ужин, по единодушному мнению, изложенному мадам Понс по-французски, по-английски и по-техасски, был вершиной кулинарного искусства. Салат из свежих овощей, где яркая мозаика из горошка, моркови, артишоков и тонких, со спичку, стручков фасоли контрастировала с матовым фаршем из ветчины и яичного белка; нашпигованная зубчиками чеснока баклажанная икра, обернутая розовыми ломтиками лососины; шербет из розмарина, чтобы подготовить вкус для красного вина и мяса; и, наконец, нежный ароматный барашек с пряными травами, жареным чесноком и так любимым Буном картофельным пирогом; дюжина сыров, от козьего до коровьего и овечьего и снова козьего; охлажденные прозрачные персики в малиновом сиропе с базиликом; виноградная водка «Шатонеф», что греет, но не жжет, и вьющийся в свете свечей голубовато-сизый дымок сигар.