Владимир Маканин - На первом дыхании

Но мы любили его. Мы смеялись, но мы всегда его выслушивали. Пускали к себе. А таких, как Олег-два и его компания, мы и близко не подпускали. Уже тогда они были для нас не свои. Сладковатые, но не больше того. Как неспелый горох. Вечно зеленый.

Впрочем, может, вся штука в том, что они меня кисло приняли. Без размаха. И брось на них капать, говорил я себе. Не брюзжи. Смотри веселее. И расскажи-ка им, как устанавливаются на полигоне ракеты в зависимости от цвета боеголовок. Пусть ловят каждое слово. Пусть внимают.

Сутра у них был разговор с представителями — так называемое предварительное распределение. Я тоже отправился с ними. Потолкаться.

А готовились они не меньше часа. Очень тщательно. Вся четверка была при галстуках. Олег-два сиял, как солдатская пуговица.

— Как мы глядимся?.. А? — спросил он звонко.

Мы как раз проходили мимо большого зеркала. Отразились в нем.

Я ответил, что они глядятся просто блеск.

— Товар надо предлагать в хорошей упаковке! — пояснил Олег-два. Держался просто потрясающе. Знал себе цену. Я чуть не свихнулся, глядя на них. Не понимал. Не ожидал, что за три года чувство упаковки так здорово подпрыгнет. Чувство моды и чувство хорошей одежды.

Разговор с представителями происходил в просторном холле. Была толпа. И был порядок. Были аккуратные столики с табличками. На табличках надписи организаций. «НИИ-7, ПОДМОСКОВЬЕ». А рядом: «КОНСТРУКТОРСКОЕ БЮРО. СВЕРДЛОВСК». И так далее. НИИ и КБ… На столиках были стопки чистой бумаги. Очиненные карандаши. Как в лучших домах.

Мои галстуки разбрелись меж этими столиками. Я нет-нет и подходил к ним — прислушивался. Ребята ругались вовсю. Отспоривали себе место под солнышком. Прощупывали не только какая работа, но и какая жизнь. Сражались за каждый квадратный метр жилья. За каждые десять рублей в зарплате.

— У-у-у-у… А-а-а-а… Гу-у-у-у, — гудели голоса.

Я вдруг замер на секунду. Я стоял посреди рынка. Вот именно.

— Ты куда? — спросил я, увидев стремительно вышагивающего Олега-два.

— Я?.. В туалет.

Я зашел с ним за компанию. Я пошел к писсуарам, а он к ним не пошел. Он пошел к зеркалу. Вытер вспотевший лоб, причесал волосы. Поправил белый уголок платочка, который глядел из кармана. Поправил — и вышел. За этим и приходил. Проследить, как товар упакован.

Из стадности я тоже посмотрелся в зеркало. Лучше б я этого не делал.

— Ну как? — В коридоре ко мне подлетел один из галстуков.

— Что «как»? — спросил я.

— Ч-черт!.. Ошибся!

Он круто развернулся — метнулся — и тут же прикипел сердцем к представителю какой-то солидной военной организации.

— Товарищ подполковник, товарищ подполковник… Ну а через год вы можете обещать квартиру?

Я слушал и говорил себе: не брюзжи… Мальчики идут зубастые. Еще более зубастые, чем ты. Очередное поколение, вот и все. Знают, что почем. Не дадут себя в обиду. Ты им просто завидуешь. Вот и заткни фонтан.

Я увидел еще одно знакомое лицо. Тоже из их выпуска.

— Привет, — сказал я.

— Привет.

Мы постояли. Поулыбались друг другу. Говорить было не о чем.

— Слушай, — спросил я, — а что ваш Чиусов? О нем было что-нибудь слышно?

— Нет. Ни звука.

— Так и исчез?

— Так и исчез.

Я хотел подробнее расспросить о том странном неопрятном пареньке. Как будто среди этой деловой толпы вдруг захотелось на секунду его, неделового, увидеть. Кольнуло что-то. Я хотел расспросить о нем, но спросить было некого. Этот уже исчез. Ему было не до меня. «А-а-а-а… У-у-у-у», — гудели голоса под сводами холла.

Яувидел Рябушкина — конечно же, он тоже был здесь. Громышевский представитель, крепыш с золотыми зубами. Вид у него был явно нерадостный. Ловец человеков. А сети-то плохонькие и уж совсем несовременные.

— Привет, — сказал я.

Мы все равно шли друг на друга — не убегать же.

— Здравствуй, Олег.

— Ну и как? Кого заманили?..

Он спешно выпятил грудь и придал себе более или менее процветающий вид. Дескать, ловим. Дескать, кое-что в сетях имеется.

— Понемногу ловим, — ответил он с важностью.

— Да неужели? — засмеялся я. — Из нашего выпуска вы смогли уговорить всего-навсего пять дурачков. Таких, как я. Недоделанных. А из этих деляг вам ни одного не заарканить…

— У меня есть фамилии — даже несколько отличников есть.

— Бросьте!

— Ей-богу, Олег.

— Знаете что?.. Даю совет. Вы им намекайте — туманно, конечно, — будто вы строите ракетные базы. Может, один-другой клюнет…

И вот тут-то он прямо на глазах погрустнел и сник. Видимо, именно так и намекал. Но не помогло. Не на тех напал. То-то.

— В одном ты прав, Олег. Ты был наивнее и лучше, чем они.

— Да ну? — засмеялся я.

Но теперь он, в свою очередь, меня рассматривал. И исследовал.

— А как ты, Олег?

— Я?.. Замечательно!

Он оглядел меня с головы до пят.

— Замечательно! — повторил я.

Но он так же мне поверил, как и я ему.

— А ведь нам есть что вспомнить, Олег. Мы хорошо жили. Верно?

И он, можно сказать, подарил мне вздох. Я промолчал.

— Не собираешься к нам вернуться?

— Нет.

— Жаль… А Горчаков болен, ты слышал? Он хотел тебя видеть зачем-то.

Горчаков — это был Кирилл Сергеевич, второй представитель. Тот, который высокий и болезненный. Который выделил мне полсотни рублей на гранатовый сок.

— Как он сейчас?

— Плох.

— Ну пока. — И тут у меня тоже вздох вырвался. — Алексей Иванычу привет.

То есть Громышеву. Как-то вдруг вырвалось. Само собой.

— Спасибо. Между прочим, он тебе письмо отправил.

Уже с расстояния я крикнул:

— Не получал.

Вечером выпускники вернулись умиротворенные, каждый из них полупродался в два или три места и теперь имел в запасе несколько вариантов, где жить и работать. Несколько вариантов счастья. Они были довольны. Сняли галстуки. Легли. До трех ночи они обсуждали и перебирали. Олег-два вставал и пил холодную воду, от волнения.

Я то просыпался, то засыпал.

У Громышева я вкалывал, как лошадь. Я отвечал за энергопитание, за передвижные станки и насосы, за планировку и за артезианские колодцы. Специалистов не было. И как инженер я, конечно, здорово там вырос. Стал профессионалом хоть куда. Потому что нет худа без добра, а добра нет без худа. Три года на износ. Как сказал золотозубый коротышка, есть что вспомнить.

Вбольнице на этот раз получилось не совсем складно.

— Ты что же это, родной, — ядовито сказала старуха с передачами.

Мои груши и яблоки лежали в левом углу ее огромной корзины.

Мы столкнулись на этаже. Возле самой палаты.

— Я таскаю твои посылки, а ты, оказывается, и сам тут.

— Тсс, бабуся.

— Чего это «тсс»! Ты думаешь, у меня руки колхозные?

— Я врач, бабуся, — залепетал я, стараясь потише. — Я врач, и ты не имеешь права…