Джулиан Барнс - Пульс

— Неужели кто-нибудь всерьез считает, что если бы нам сейчас, метафорически выражаясь, подали традиционный портвейн и дамы удалились в гостиную, они бы в своем кругу стали беседовать о любви, а мы в своем — о сексе?

— В детстве, еще ничего не зная о девочках, я мечтал о них точно так же.

— Точно так же, как и о мальчиках?

— Пипец. Конечно нет — точно так же, как о любви и о сексе.

— Не орите. Тише вы.

— Вы согласны, что в чувственной сфере это явление не имеет себе равных? Страстное желание секса и любви, когда ни то ни другое еще не изведано?

— Как сейчас помню. Казалось, вся жизнь… без этого рухнет. Вот что такое страдание.

— Однако эта проблема решилась сама собой. Все мы познали и секс, и любовь, а некоторые даже одновременно.

— А теперь нам пора надеть плащи и двигаться к дому, и там мы познаем либо одно, либо другое, а в следующий раз устроим показ рук.

— Или сокрытие рук.

— Как дети, честное слово.

— Это можно считать пассивно-агрессивным поведением?

— Если будешь напрашиваться, я тебе сейчас покажу, что такое пассивно-агрессивное поведение.

— Не утруждайся, любимая.

— Знаете, сегодня первый вечер, когда я не стремлюсь уйти раньше других.

— Давайте уйдем все вместе — дадим возможность Филу и Джоанне за уборкой перемыть нам косточки.

— Вообще-то мы не имеем такой привычки.

— Честно?

— У нас есть определенный ритуал. Фил убирает со стола, а я загружаю посудомоечную машину. Включаем музыку. Я мою в раковине то, что не влезает в машину, Фил вытирает. Нам некогда сплетничать.

— Какие образцовые хозяева. В самом деле, Тримальхион и миссис Куикли.

— Джо другое имеет в виду: сегодня мы уже наговорились. Перемывать вам косточки будем с утра, когда сядем завтракать. За обедом продолжим. А в этот раз — пожалуй, еще и за ужином.

— Фил, паразит.

— Надеюсь, вы не за рулем.

— Я никому не доверяю рулить. Только себе.

— Ты серьезно?

— Я похож на идиота? Пешком прогуляемся или такси возьмем.

— Но сначала постоим на тротуаре и перемоем вам косточки.

— Скажите честно: это действительно был язык?

— Конечно.

— Но я не ем язык.

Заперев дверь, Фил поставил диск Мадлен Пейру, подкрался сзади к жене и чмокнул в тесемку от фартука, поднялся в темную спальню, осторожно подошел к окну, увидел гостей, стоящих на тротуаре, и дождался, чтобы они рассеялись в темноте.

Когда они с Кэт расстались, он хотел примкнуть к движению «Бродяги», но этот шаг слишком явно выдал бы его тоску. Сразу пошла бы волна:

— Привет, Джефф. Слышал я про ваши дела. Жаль, конечно. Сам-то как?

— Да все нормально. Вот, записался в «Бродяги».

— И правильно сделал.

Он знал, что будет дальше: получаешь очередной номер журнала, смотришь рубрику «Приглашаются все желающие»: сбор в субботу, 12-го, на парковке у методистской церкви (с юго-вост. стороны) в 10.30; с вечера чистишь туристские ботинки, готовишь сэндвич, потом еще один — на всякий случай, прихватываешь заодно второй мандарин и едешь к месту сбора (приказав себе не раскатывать губу) с душевным трепетом. Душа трепещет в ожидании оплеухи. Потом совершаешь однодневный поход, бодро прощаешься с попутчиками, едешь домой и за ужином приканчиваешь невостребованный сэндвич и мандарин. Тоска смертная.

Конечно, он не собирался отказываться от горных прогулок. Почти каждые выходные, почти в любую погоду он выбирался на природу в туристских ботинках, с рюкзаком за спиной, не забывая фляжку с питьевой водой и карту местности. Обходить стороной их общие маршруты он тоже не собирался. Да и потом, что значит «их общие»: это же не собственность; а хоть бы и так — раз пройдя этими путями в одиночку, он мог застолбить их для себя. Она ведь не купила окружную дорогу из Калвера: берегом Дервента, через лесной массив Фроггатт — в Гриндлфорд, по желанию — небольшой крюк до Грауз-Инн с остановкой на обед, потом дальше, мимо круга больших камней, летом скрытого папоротниками, и, наконец, к потрясающему горному ущелью Кербар-Эдж. Все это ей не принадлежало, равно как и никому другому.

Потом он делал запись в блокноте: «2 ч. 45 мин.». Они с Кэт еле-еле укладывались в «3 ч. 30 мин.», а когда сворачивали перекусить в «Грауз», теряли еще полчаса. С возвратом к холостяцкой жизни получаешь, кроме всего прочего, и такое преимущество, как выигрыш во времени. Быстрее ходишь, быстрее добираешься до дому и выпиваешь банку пива, быстрее съедаешь ужин. Секс в режиме самообслуживания тоже заканчивается быстрее. Высвобождается уйма времени — для одиночества. Гони прочь эти мысли, твердил он себе. Не будь слюнтяем; самое большее, что тебе дозволено, — это легкая грусть.

— Я думал, мы поженимся.

— Поэтому мы до сих пор не женаты.

— Не понял.

— То-то и оно.

— Может, объяснишь?

— Нет.

— Почему?

— Потому. Если ты не понимаешь, если я должна тебе объяснять, значит, мы никогда не поженимся.

— Не вижу логики.

— А я не вижу смысла выходить замуж.

Забей, забей, теперь это все в прошлом. С одной стороны, она всегда перекладывала решения на тебя; с другой — считала, что ты ею помыкаешь. С одной стороны, жила с тобой душа в душу, с другой — не желала больше с тобой жить. С одной стороны, верила, что ты будешь хорошим отцом; с другой — не хотела от тебя детей. Это называется «логика»? Забей.

— Добрый день.

Он сам себе удивился. Не в его правилах было здороваться с незнакомыми женщинами в кафетерии. С незнакомыми женщинами он здоровался только на горных тропах, где тебе отвечают улыбкой, кивком или приветственным поднятием альпенштока. На самом-то деле она была ему слегка знакома.

— Вы работаете в банке.

— Точно.

— Линн.

— Верно.

Краткий миг озарения: вспомнился ее пластиковый беджик, виденный за пуленепробиваемым стеклом. Ага, взяла то же, что и он — вегетарианскую лазанью. Не возражаете?.. Конечно, пожалуйста. Свободный столик был только один. И вообще все получилось как бы само собой. Он знал, что она работает в банке; она знала, что он учительствует в школе. Она переехала в этот город всего лишь пару месяцев назад; нет, на Тор еще не поднималась. Интересно, хотя бы кроссовки есть у нее?

В следующее воскресенье она пришла в джинсах и в свитере; когда он достал из багажника туристские ботинки и надел ярко-красную ветровку «гортекс» на сетчатой подкладке, она слегка растерялась и слегка встревожилась.

— Вам понадобится вода.

— В самом деле?

— Иначе придется пить из одной фляжки. Она кивнула; они отправились в путь. Дорога сразу шла в гору; панорама ширилась, открывая взгляду и ее банк, и его школу. Он предоставил ей задавать темп. Шла она легко. Его так и подмывало спросить, сколько ей лет, посещает ли она спортзал, и сказать, что она, оказывается, гораздо выше ростом, чем он представлял, видя ее за стеклом. Вместо этого он указывал на развалины старого шиферного завода, на породистых овец (джейкобы, что ли?), которых стал разводить Джим Хендерсон, когда на юге страны появился спрос на баранину без привкуса баранины: покупатели готовы были платить любую цену.