Владимир Маканин - Испуг

– Здесь же, наверное, нельзя парковаться…

– А? Парковаться?.. Что за проблемы, дед! Как говорил один мой дружок, что за проеблумы ?.. Это у него так в компьютере само собой написалось. Опечатка!

Сбросив скорость, мы объезжали – внушительный Дом плыл от нас слева. Бело-розовая пастила. (Пастилку поставили на попа.) Вот и оцепление… Танки. На мосту – танки. И солдатики наши родные.

– Не трусь. Мы дома, – сказала Даша. Она чуть шевелила рулем.

Первый кордон. Кольцо… В цепочку БТРы-80. Солидно… Десантники с короткоствольными автоматами. С дюралевыми щитами. (Чтоб всякому их издали было видно…) Мрачноватые. В бронежилетах. А под касками цивильные лыжные шапочки.

В глубине, в противостоянии – можно было угадать еще одно тянущееся кольцо – кольцо противостоявших защитников.

– Мы дома. – Голос Даши стал заметно мечтателен.

Я чувствовал, что мне сильно полегчает, если мы с нашей машиной сейчас встанем. Где-нибудь на обочине встанем. Где угодно. И просто посидим с ней вдвоем. Почему не поболтать вдвоем в машине. (Я уже ясно слышал страх. Холодок полз.)

Но, может быть, у нее спецпропуск? Папин давний подарок?.. Ага! – ее сладкий замысел разжиться здесь зельем!.. Ага – красотка Даша выйдет к оцеплению с улыбкой… И со старичком… Мимо тех и этих стражей. Она небось будет придерживать меня за локоть. За локоток. Мудак старик придаст ее приходу в Белый дом значительность! (Старик никогда не помешает.)

А внутри… В прохладном огромном здании… поищет Славика-Стасика, парикмахера или слесарька. Или кофеварочника Мусу. Или кого там еще… И с этим же Славиком в каком-нибудь уютном уголке можно прихлебывать кофеек из термоса. И, покуривая обычную сигаретку, заодно забить, выкурить потайной косячок. (Или что там прикольного найдется у Славика-Стасика.) А какой кайф! А какой на всю жизнь кайф – хмель дерзости и блеф отваги. В таком-то историческом месте! За такими-то шторами! (Когда за окном нацелились танки…)

Ну да! Посиживать за термосом с кофе. Когда вот-вот начнется большая пальба! Мудаки они, дед …

– Они мудаки, дед. Они обалдели от слова «парламент». Музыка для совка!..

– Чего ты опять кружишь? Ждешь?

Машина еле ползла.

– Да.

– Чего?

– Нашу минуту.

Иногда танк или сразу два слепившихся танка стояли так, чтобы не дать пройти и проехать (чтобы перегородить пространство). Стояли боком… Но все равно башни их были повернуты как надо – дулами на Белый дом.

– Такой косячок дадут закурить, что не прокашляешься!

Она смолчала.

– Зря мы по дороге не послушали радио.

– Остынь, дед.

А я остыл. Я только не знал, что нас ждет.

– Если бы понимали, какая это вонь – их парламент, – продолжала Даша, – они хотя бы уборщиц из Дома отпустили. И подростков. И баб. И некоторых парикмахеров. Разогнали бы по домам…

– Но, может, они хотят умереть.

– Ты, дед, хочешь умереть?

– Нет.

– Почему ты решил, что ты их умнее?.. Здесь ведь нет глупых. Здесь – мудаки. Это – шоу. Это всем, всем, всем будет показано.

Я возразил:

– Знаешь, подруга… Не все так просто. И расстрел – шоу. И гильотина – шоу. И ООН – шоу, и Нобелевский комитет… И вся история человечества – шоу. Однако…

Вот тут она мне сказала опять:

– Не люблю я про всех сразу. Не люблю про человечество… Как все это медленно. Чудовищный долгострой!..

Кольцо оцепления, против ожидания, оказалось не строгим, а скорее веселым. Солдаты, ерничающие, совсем молоденькие, запросто толкались. Только-только слезшие с боевых машин… Разминали руки-ноги.

И просто прохожие… И всякие праздные люди тут как тут. Людишки у нас молодцы – любопытны! Да и лавка-фургон торговала. И тут же классическая старушонка с двумя таксами на поводках… Тюп-тюп… Таксы, демонстрируя свои мягкие позвоночники, стелились по асфальту. Принюхивались к уличным урнам. А как же – собачкам пора пописать!.. Старушке, я подумал, тоже бы не мешало. Перед большой стрельбой.

– Бабулю видишь? – спросила Даша.

– Да.

– А за ней солдаты топчутся?..

– Вижу.

Даша, похоже, перехватила неосуществленный старухин замысел – пойти не к БТРу, а к живой цепи солдат. Мы, мол, здесь запросто… Не хитря… Честно… Притом решительно. Мы тотчас оставили машину.

Оставленных здесь машин (и до оцепления, и сразу за ним) я увидел немало – стояли вразброс. Цивильные стражи («идейные», выразилась Даша) нас бы непременно развернули. У Даши никакого пропуска не было. Она приобняла меня за плечи – и вот так шла. Словно бы я не мог идти сам, словно бы я ступал еле-еле… Ведет старого отца. А то и дедушку.

Солдаты прикрикнули, но не на нас, а друг на друга. Они расступились.

Расступились с запасом – дали места пройти меж ними. Удивительно, что и я – ничего не поняв – все понял. И подыграл. Я именно заковылял, я ссутулился. Нет чтобы распрямиться! Нет чтобы ей сказать – куда ты меня нахер тащишь! Что я там не видал?! – вместо этого я именно что заковылял. Я ковылял, а она помогала. Сердобольно поддерживая, обнимала меня за плечи, и при этом – ух, женщина! – грудью грела мне бок. Теплой, круглой, крепкой грудью – старичка вела, а грудью грела.

На пути нашем как раз и стояли брошенные легковые машины. (Или кого-то из Дома слишком долго ждавшие? Но уже, конечно, невыездные.) Даша так и шла от машины к машине – вроде как она ведет к одной из них отдающего концы дедушку. Вроде как вот-вот свернет к машине, откроет дверцу.

Но она шла и не сворачивала. И с ней я.

Только завидев, что цепочка оставленных машин уже кончилась, а мы не останавливаясь уходим на открытое пространство площади – шагов за пятьдесят до Дома, – солдаты, пропустившие нас, и их командир (я слышал его тонкий молодой голос) завопили:

– Эй! Эй!.. Куда вы?

Тонкоголосый офицерик прокричал в мегафон:

– Берите правее! Правее!.. Все службы справа! Все службы – в обход с правой стороны!.. Будьте осторожнее!

Даша, это было гениально, так и не ускорила шага. Так и вела меня, придерживая за плечи и продолжая греть толчками своей груди. Я все время слышал ее грудь. Горячие чувственные толчки меня пришпоривали. (Я готов был шагать бесконечно.)

Послышались одиночные выстрелы, но в отдалении… Случайные… Вероятно, в воздух… И тишина.

Из окон Дома нас, идущих, уже видели. А мы с Дашей снизу – тоже видели их… Пятна их лиц.

Двери Дома оказались массивными и величественными. Даша и я – мы стали маленькие. Мы оба стали с ноготок. Подступив к зданию вплотную… Как к средневековому замку.

Едва подойдя к дверям, Даша обернулась к тому молоденькому командиру и к его солдатам. И через пространство площади помахала им рукой – зачем? – как «зачем», с благодарностью!

Скрип на входе тоже был средневеков и внушителен. Двери Дома медленно раскрылись… А внутренние двери (в глубине первых) разъехались – оттуда выскочили два бородача с заплечными автоматами. Схватив меня под руки (как совсем уж инвалида), стремительно втащили внутрь. Я завис. Я почти летел. Я только перебирал ногами в воздухе. Даша шла следом и смеялась: