Ирина Степановская - Круговая подтяжка

А Тина о своем старом романе с Аркадием просто забыла, как будто не было его и все. Любовь к Азарцеву перечеркнула всю ее прошлую жизнь, и узнай она, какие чувства привели Людмилу в ее палату, то поразилась бы. И в голову ей бы не пришло, что она для Людмилы могла быть такой же соперницей, как Юлия для нее самой.

– Все будет хорошо, Валечка! – Люда отослала Тининого отца отдохнуть и теперь сама с удовольствием поправляла ей подушки. – Ты потерпи, после операции сразу будет легче! Все нормализуется – и давление, и сердце. И отеки уменьшатся быстро. Не бойся! У моей родственницы была точно такая же штука. Так она после операции прожила еще двадцать лет.

Людины каштановые кудряшки, спокойный голос убаюкивающе действовали на Тину. Хорошая жена у Аркадия! Тина закрыла глаза, а чтобы Люда не подумала, что она не слушает ее, подняла кверху кулак. В смысле, держусь! Но пассаран! Пальцы ее были как сосиски, кулак полностью не сжимался из-за отека. Люда посмотрела на этот кулак и про себя вздохнула: «Уж пусть бы скорее оперировали. Или туда, или сюда».

– Да она у нас умница! – подошел Барашков. Тине стало почему-то невыносимо видеть и его, и Людмилу. Она сказала:

– Аркадий, не надо со мной так. Я не дебилка. Я все понимаю, только сказать не могу.

«Я их ненавижу? – подумала Тина. – Нет, это неправда. Просто обидно, что все это случилось именно со мной».

Вошла сестра и ввела в катетер очередную порцию лекарства. Рана у ключицы ныла немилосердно. «Да пусть бы уж операция. Хотя бы этой назойливой, мелкой боли потом не будет. Или не будет вообще ничего».

И все эти размышления, разговоры и процедуры происходили под ритмичный, временами прекращающийся, но потом снова возобновлявшийся стук в стену, будто какой-то неугомонный ребенок отрабатывал удары волейбольным мячом.

– У вас ремонт, что ли, где-то идет? – наконец, не выдержав, спросила Людмила. Аркадий ей рассказал про больную, про консультации профессоров, про Дорна, про Мышку, про мужа больной.

– А ты-то ее сам смотрел? – спросила Людмила. Тина тоже раскрыла глаза. Честно говоря, рассказ о чужой головной боли не очень ее взволновал.

– Смотрел один раз, – пожал плечами Аркадий. – Но ничего не нашел. Определил только, что не похожа она на… – Он покрутил у виска пальцем.

– А ну-ка, дай я посмотрю! – вдруг сказала Людмила. – Независимым взглядом гомеопата. Ну, просто из интереса. Дай халат! Денег с тебя за консультацию и за халат не возьму, не бойся!

– А если Дорн увидит? Знаешь, какой начнется скандал? По какому праву я к его больной еще кого-то вожу?

– Ты его изолируй на время.

Барашков с неудовольствием снял халат, Людмила пошла в соседнюю палату, Барашков в ординаторскую к Дорну. Тина вздохнула с облегчением и собралась поспать. Она до сих пор не могла поверить этому счастью – она могла спать. После долгих двух лет бессонницы! И ее не мучили кошмары. Пусть потом случится хоть что, но за эти часы сна здесь, в больнице, она и то должна по гроб жизни быть благодарна Барашкову.

Но дверь в палату вдруг снова открылась, и вошла смутно знакомая женщина.

– Валюха, привет! Ишь куда забралась! Захочешь, так не найдешь.

Тина с неудовольствием выплыла из начала сна, всмотрелась. Это же Анна Большакова! Та самая Аня, с которой они когда-то учились в школе, а два года назад под Новый год по дури пустились зарабатывать деньги пением у кондитерской на углу Цветного бульвара. Боже, пути господни неисповедимы! Неужели для развлечения ты перемешиваешь свою паству, как липкие леденцы в коробке монпасье? Тине вспомнилось, как два года назад ее подруга лежала на узкой койке в ЛОР-отделении после неудачного самоубийства, отвернувшись к стене, а она успокаивала ее. Знала бы она, что через такой короткий срок их роли поменяются!

Теперь Анну было не узнать. Жизнерадостная, нарядно одетая женщина легкой походкой подошла к Тининой постели.

– Лежишь! – сказала она, целуя Тину в щеку, не то ее осуждая, не то просто констатируя факт.

– Лежу. Духи у тебя хорошие, – без зависти и восторга ответила Тина.

– Ага, раз духи чуешь, значит, не все потеряно. – Анна раскрыла дорогую, красивую сумку и принялась выгружать из нее фрукты.

– Забери назад, – попросила Тина. – Я ничего не ем. Даже видеть еду не могу!

– Сама не съешь, медсестрам отдашь! – махнула на нее рукой Анна. – Долго собираешься тут валяться?

– Как получится.

– Нет, так не пойдет! – Анна придвинула стул и уселась возле кровати. – Чтобы через три месяца была у меня на премьере! Здоровая и красивая.

«Премьера… У кого-то премьера. Красивое слово», – подумала Тина. Но ей нисколько не захотелось никуда идти.

– Знаешь, какая у меня замечательная роль!

– Ты снова в театре? – Тина вспомнила, что два года назад Анна как раз собиралась покончить с жизнью из-за того, что ее уволили.

– В другом, в драматическом. – Было непонятно, помнит ли Анна те печальные дни. Но Тина и не стала напоминать. – Теперь модно, когда оперные певицы играют драматические роли.

– Трех поросят? – спросила Тина без всякого умысла. Она смутно помнила, что подруга всю жизнь проработала в детском театре.

– При чем тут поросята? – обиделась та. – Между прочим, и поросенка надо уметь сыграть!

– Да я не хотела тебя обидеть.

– Ой, да обижай, пожалуйста, мне плевать. Я ведь знаю, какая ты добрая. Если и сболтнешь что, то не по злобе. Но слушай! У меня теперь главная характерная роль! И знаешь где?

– Не знаю. – Тина действительно очень устала.

– В «Идиоте». Сейчас снова ставят Достоевского. Представляешь?

– Неужели Настасья Филипповна? – как ни хотела спать, изумилась Тина.

– Ну тоже, знаток! – пожала плечами Анна. – Я ж говорю, роль ха-рак-тер-ная!

– Что, самого Мышкина, что ли? – Тина взялась рукой за лоб: как все-таки болит голова!

– Да ну тебя, издеваться-то! – возмутилась Анна. – Роль генеральши Епанчиной! Очень хорошая роль, если ты Достоевского читала.

– Я только «Три поросенка» читала, – сквозь тошноту пошутила Тина.

– У тебя, говорят, доктор знакомый есть. С лицом делает чудеса. Дай телефон!

Тина вдруг закрыла глаза. «Как эта Анька все-таки некстати приперлась! И неужели только затем, что ей нужен был телефон?»

– А ты что делать-то хочешь? – просто так, даже без интереса спросила она.

Аня поколебалась – говорить или не говорить? Решила сказать.

– Нос у меня слишком длинный! – Она нахмурилась. Нехорошо, даже если школьная подруга знает твои недостатки.

– Ты с таким уже сорок лет живешь.

– А больше не хочу. – Анна опять стала походить на упрямую шестиклассницу, с которой Тина ходила в музыкальную школу. – Этот нос, может быть, мне всю карьеру сломал. Мне из-за него ролей не давали! Надо было раньше операцию делать, да в голову не приходило, и денег не было. А теперь муж, слава богу, стал зарабатывать! Помнишь, как я его тогда напугала? Сразу засуетился!