Юрий Арабов - Орлеан

Будто что-то тяжелое спустили в мусоропровод после дружеского застолья или же в подъезде хрущевской пятиэтажки появился лифт-призрак.

По арене цирка шапито в опилках и неубранном конском навозе бродил довольно мрачный человек с разрезанным надвое лицом. Точнее, его голову пересекал глубокий застарелый шрам, делая лицо асимметричным, разным, будто составленным из двух несхожих половинок. Его многотрудная жизнь сложилась так, что разрезанный вынужден был давать ответы на вопросы, которые его в принципе не интересовали, например, куда девалась валюта из единственного в городе обменного пункта или почему омывающая автомобильные стекла жидкость «Арктика», продававшаяся на местном рынке, была желтого, а не зеленого цвета, как ей положено, причем с резким ананасным запахом… В общем, вопросов было множество, а дознаватель в городе был всего лишь один, и ему приходилось отвечать, часто импровизируя и вытаскивая ответы из своей разрезанной головы, потому что это было его обязанностью и ему платили зарплату.

– Есть там что? – спросил он у своего товарища, сидевшего на корточках и рассматривавшего опилки через большую лупу.

– Есть полувысохшая жидкость красного цвета, – ответил тот, – по виду напоминающая вишневое варенье.

– От тети Моти? А может, это кровь?

– Экспертиза покажет, – уклонился от прямого ответа криминалист.

– Ну и всё, дядя Боря, ты пропал, – сказал удовлетворенно человек со шрамом. – Теперь ты не дядя Боря, а голый Вася. Мотать тебе на всю катушку и не перемотать.

– Но вам же сказали, товарищ Неволин, что должна быть экспертиза, – напомнил ему фокусник. – И потом, мы в своем иллюзионе кровопролития не допускаем. Иллюзия для нас превыше всего. Тени на платоновской пещере, знаете? Латерна магика, знаете? Полет воображения, кислотная психоделия, путешествия из тоналя в нагваль…

– А ты думаешь, что я буду ждать какой-то экспертизы? – весело поразился дознаватель. – Пока твои заляпанные кровью опилки уйдут в Барнаул и придут обратно? За кого ты меня держишь, дядя Боря? Я просто тебя изолирую от великого русского народа, и все дела.

– А санкция прокурора? – опять напомнил иллюзионист, который решил не сдаваться и стоять до конца. – Как раз о ней вы и забыли.

– Вовсе нет. Я задержу тебя, предположим, на сутки и посажу в камеру к принципиальным содомитам, где ты и расколешься. Сам на коленях ко мне приползешь и будешь просить одиночку для продолжения своей веселой иллюзионной жизни.

– Опять невозможно, – сказал дядя Боря. – Где вы в Орлеане найдете принципиальных содомитов? Вам их из Москвы придется выписывать, никак не меньше.

Здесь дознаватель Неволин цыкнул зубом, превращаясь в вампира-неудачника и признавая свое временное поражение.

– Да, – пробормотал он, – пожалуй, ты прав… В Кулунде даже содомитов нет. Дыра дырой.

– Об этом и речь, – согласился с ним дядя Боря Амаретто. – Ну и успокойтесь. Медитируйте на пупок и релаксируйте на пятки. А я давно собирался вас спросить об одной вещи… Вам бандиты голову так сильно нарушили?

– Почему бандиты? Такие же, как ты, иллюзионисты, – ответил дознаватель.

И соврал. Потому что голову ему нарушил нетрезвый отец в далекой юности, разозлившись на что-то и пригнув голову сына к крутящемуся железному колесу, которым они вдвоем обстругивали высушенную вагонку.

Ему нравилось разговаривать с иллюзионистом. Нравились его волосатые руки, нравилась заросшая грудь, выглядывающая из-под бухарского халата, но дядя Боря был человеком с Востока, нездешний, пришлый и чужой, хоть артист. А людей с Востока дознаватель Неволин недолюбливал, полагая, что именно они отделяли его соотечественников от социальной жизни, и с этой проблемой надобно было что-то делать.

– По-моему, мы можем договориться, – сладко предложил фокусник и сделался нежным, как кусочек бархата.

– О чем? – устало поинтересовался Неволин. – Тебя подозревают в перепиливании людей. Не в иллюзионе, дядя Боря, а в самом заскорузлом реале. И что я могу с этим поделать?

– Смириться, – предложил иллюзионист. – Это их карма, а не наша, и мы не в силах ее изменить.

– Какая, к черту, карма?! – возвысил голос дознаватель, по-видимому, потеряв терпение. – За последнее время в городе бесследно пропало около тысячи человек: Битюцких Надежда Савельевна, Мясопустов Валентин Степанович… – Он начал загибать пальцы на правой руке. – Карлмарксштадт Григорий Евсеевич… И половина из них была на твоем иллюзионе!.. Да что с тобой говорить! Теплые вещи готовь и закрывай свою лавочку. Баста. Иллюзион окончен. Россия – для русских, – добавил он машинально.

– Нет, – в испуге пробормотал дядя Боря. – Россия – для иностранцев. Ты неправильно говоришь.

– А перепиливать на сцене гражданку Битюцких Надежду Савельевну – это правильно?! – вскричал Неволин.

– У меня две девушки находятся в разных ящиках, причем одна – карлица, а я делаю вид, что перепиливаю. – И дядя Боря в доказательство своих слов вручил дознавателю пилу. – Разве этой туфтой можно кого-нибудь перепилить?

Неволин потрогал рукой незаточенные зубья, испачканные в чем-то красном. Спросил у криминалиста, сидевшего у его ног:

– Варенье это или кровь?

– Всё может быть, – ушел от ответа криминалист. – Решительно всё.

– Это тигр у нас лапу вчера поранил, она и накровила, а совсем не гражданка Битюцких, – объяснил Амаретто.

– Но ведь у тебя был мотив ее перепилить. Железный мотив. Битюцких была твоя любовница, об этом все знали, и она тебе надоела. И жена твоя, не к ночи будь помянута, закатывала в юрте истерику и била бубном себе по голове, разве не так?

– Это я в юрте живу, а не она, – поправил дядя Боря дознавателя. – Для жены я снимаю комнату в частном секторе. И потом… Да разве у меня только одна любовница, товарищ Неволин? – прошептал он интимно.

– …И карлицы? – поразился дознаватель от страшной догадки.

Здесь дядя Боря сделался пунцовым, хотя восточные люди если и краснеют, то краснеют изнутри, и этого никто не видит.

– Они сами… – пробормотал он. – Сами захотели, чтобы их распилили.

– Тысяча человек?!

Иллюзионист смолчал.

– Так… Надоела мне эта баланда! Собирай кровь и отдавай на экспертизу! – приказал Неволин криминалисту.

Тот поддел опилки специальным совочком и заложил их в целлофановый пакет.

– …Я сейчас… сейчас все покажу, не уходите, – засуетился иллюзионист. – Доставьте сюда реквизит! – распорядился он униформистам.

– Вася! – услыхал Неволин чей-то голос за спиной. – Василий Карлович!..

Дознаватель оглянулся. В глубине темных рядов как призрак оперы, как тень Командора стоял хирург Рудольф Белецкий. Под правым глазом у него краснел большой фингал, ссадина над бровью была заклеена пластырем.