Юрий Арабов - Орлеан

– Я ведь резал тебе прободную язву, помнишь? Вытащил с того света… Ты какал кровью, ничего не мог есть, только протертое и пережеванное другими людьми…

– Я знаю, что тебе должен, – прервал его дознаватель. – Дальше что?

– А то. Я хочу, чтобы он испугался и больше никогда не входил в мою жизнь. И в жизнь близких мне людей.

Некоторое время оба молчали.

Внезапно за окном возник резкий шум обрушившейся с неба воды.

– Есть! – воскликнул дознаватель с облегчением. – Все-таки пошел!..

Он высунулся из окна. Под ливнем бежали счастливые мокрые люди, которым нечего было терять. Лужи вскипали пивной пеной.

Неволин подставил под дождь граненый стакан, высунув руку из окна.

Стакан довольно быстро наполнился до половины.

И задумчивый дознаватель полил набранной водой засохший фикус, стоявший на подоконнике его кабинета.

Орлеан радовался.

Лидка Дериглазова вместе со своей напарницей стояла в дверях «Ворожеи», наблюдая за разбушевавшейся стихией, которая напоминала ее жизнь – Лидка тоже любила побушевать и лить воду ничего не значащих разговоров, тоже дула ветром и гремела молнией на многочисленных любовников, тоже вскипала пеной и шла пузырями отчаяния, но, как бы ни была прекрасна жизнь со всей своей грязью, парикмахерша существовала наперекор ей и сейчас, при ударах грома, отчетливо поняла, что никак внутри не запачкалась.

Она подставила под ливень стакан с помазком для бритья, набирая в него немного воды.

Возвратилась в салон и начала обмазывать помазком щеки и подбородок клиента, который слегка похрапывал в кресле, откинув голову назад и чуть приоткрыв серый рот со вставной челюстью.

А дождь лил и лил. Цирк шапито хлопал в ладоши своим брезентом и хотел улететь вместе с бурей. А это было бы здорово – давать веселые представления в поднебесье, на которые бы слетались птицы и ангелы, но в землю забили острые металлические колья, на которых крепился шатер, и улететь он никуда не мог.

Из проходной цирка высунулся дядя Боря Амаретто, халат на груди его был по-прежнему распахнут, однако усы приобрели горизонтальное положение, что указывало на спокойствие и уверенность в своих силах. Он жадно понюхал воздух разбушевавшейся стихии, раздувая ноздри, как дикий тигр.

Выставил под ливень пилу и начал смывать с нее губкой темно-красные густые подтеки.

Потоки воды заливали лобовое стекло, делая мир лучше, чем он был без них, – материальность улетучивалась, превращая Орлеан в Олирну, как назвал когда-то безумный романтик первый слой метакосмоса для просветленных душ. Тяжелое масло копииста истончалось до летучей акварели мастера, нарисовавшего мимолетный этюд между обедом и ужином в ожидании своих друзей: дома испарялись вместе с водой, деревья плыли по направлению к Свану, время превращалось в бессмертие и стекало вместе с водой в канализационные люки.

Просторный «москвич» с гордой надписью «Святогор» двигался на ощупь, как слепец, со скоростью десять километров в час. Дворники бессильно мотались из стороны в сторону, и человек в машине напоминал моряка, потерпевшего кораблекрушение: он крепко обнимал спасательный круг руля, который держал его на поверхности и не давал уйти на дно бурной и мутной реки… О чем думал этот человек? С этим было все просто: он думал о своей Навалочной, как доберется до офиса, выпьет горячего чая, покормит Гиневру свежим мясом из Аргентины, включит компьютер и там, по фамилиям людей, проживающих в славном городе Орлеане, решит, что делать с ними дальше. На кого был похож этот человек? Если приклеить к нему тонкие усики и зарядить зажженной сигарой, то, наверное, получится Кларк Гейбл. А если пойти дальше холеных усиков и прибавить к ним бравую бороду полярника-шестидесятника, то выйдет вылитый Хемингуэй. А если ничего не приклеивать и не создавать, что выйдет и что получится? С этим было сложнее. Мы видим лишь то, что хотим видеть, или то, что застряло в нашей памяти, и как выглядел экзекутор на самом деле, никто из смотрящих на него не знал. Может быть, он являлся вещью в себе, а может, был ничем, мнимой величиной, которую каждый наделял собственными чертами. Впрочем, вид его был вполне адекватен машине, разгребающей перед собой воду, как баржа.

Впереди возникли очертания бензоколонки, напоминавшей маяк посреди бурного моря.

Вдруг что-то глухо стукнуло с внешней стороны салона. То ли на крышу упал легкий метеорит, то ли крыло «Святогора» задело о железный бордюр.

Человек, открыв дверцу, выбежал под дождь.

Позади автомобиля на мостовой лежала девочка лет десяти в короткой юбочке и с крашеными, обесцвеченными волосами. Руки ее были раскинуты в стороны, дождь бил в круглое загорелое лицо, похожее на горчичник.

Экзекутор, волнуясь, наклонился над ней и поднял за плечи, оторвав от асфальта. Ему показалось, что он держит в руках намокшую вату.

Здесь девочка внезапно открыла глаза. Смачно плюнула ему в лицо и осклабилась, показав нехорошие зубы.

Позади себя он услыхал интимный шорох подъехавшей милицейской «шестерки».

– Ваше водительское удостоверение, – сказал милиционер, держа в правой руке резиновую дубинку.

За его спиной стоял еще один, задумчивый и погруженный в самого себя. Болото мрачных предчувствий засасывало его, как щепку, и не давало идти к людям с широкой улыбкой готового на всё ангела-хранителя.

– Павлючик А. Павлючек? – спросил первый, внимательно всматриваясь в кусок пластмассы, который протянул ему водитель.

Тот кивнул.

– Экзекутор? – потребовал уточнения милиционер.

– Он хотел скрыться с места преступления, – наябедничала девочка, ковыряя в носу.

– Так ты еще и преступник? – с удивлением пробормотал первый.

Поглядел в лицо Павлючика, сравнивая его с фотографией. Ему показалось, что он видит перед собой ободок нуля. Не разобравшись в своих впечатлениях, он ударил экзекутора в плечо дубинкой, а второй удар пришелся по лодыжкам и пяткам.

– Не нужно к людям приставать, ты понял? Никто тебя об этом не просил! А то дело заведем за наезд на ребенка. И кирдык твоей конторе и жизни твоей!..

Экзекутор обмяк от первого же удара, подломившись, подобно гнилому дереву и свалился на асфальт.

Второй с задумчивым лицом добавил пару раз, а может быть, просто вытирал озябшие ноги о то, что лежало под ними.

– Он готов, – сказала девочка в короткой юбке, с интересом наблюдая за битвой.

– Заткнись, дочка, – посоветовал ей милиционер, – вали домой и сообщи матери, что к футболу приду. И чтоб пельмени сварила. Двадцать штук. Купила она пельмени?

– Кажется, да, – ответила девочка.

– Опять, наверное, «Русский хит»? – предположил отец с отвращением. – Не люблю я их. Говорят, там пятьдесят процентов свинины.