Юрий Арабов - Орлеан

– Кто сегодня на массаже? Карен работает?

– Сегодня работает Сурен, – сказал человек в тренировочном костюме.

– А кто такой Сурен?

– Метание молота смотрите?

– Никогда.

– Вот он бывший мастер по метанию молота, – объяснил хозяин.

– Значит так. Вызови мне Карена, а Сурена мне не нужно. Если человек метает молот, то от него ждать нечего. В сауну поставь бильярд…

– И амазонок?

– Никаких амазонок, – отрубил дознаватель, – мне нужно подумать. Собраться с мыслями… У меня вот здесь, – он показал на свою голову, – вращаются миллиарды планет.

Прошел вперед, открыв первую попавшуюся дверь. Перед ним старуха, согнувшись в три погибели, прочищала унитаз резиновым вантузом.

– Не сюда, не сюда… – И человек в тренировочном костюме направил его в проход рядом.

– Я забыл, как тебя зовут. Ты кто? – спросил его Неволин в неудовольствии.

– Я – Армен.

– Вали отсюда, Армен, – посоветовал ему дознаватель.

Отдал ему зачем-то слегка подмокший пиджак и вошел в сауну.

…Он гонял шары кием, гонял долго, упорно, и ни один из них не попадал в лузу.

Шары трещали, соприкасаясь друг с другом, били себе лбы, разлетались в стороны и падали на пол. А он лупил снова и снова. Царапая зеленое сукно. Плюя на пол в угрюмой досаде. С правой руки и с левой. С подкрутом, наискосок и впрямую. И всё напрасно, всё мимо, и всё в молоко…

На левом плече Неволина был выдавлен священный знак «Ом», на правом – православный крест с косой перекладиной у основания, на внутренней стороне локтя сверкали две короткие черные молнии, а на фалангах пальцев левой руки синело лаконичное слово «Вася». Низ торса он обвязал махровым полотенцем, а сам торс был поджарым, как у обладателя черного пояса или давно пьющего человека.

В сауне висел горячий туман. Плафон под потолком горел тускло и отдавал зеленым. Комната, похожая на шкатулку, выгоняла из тела остатки жира. Несмотря на то что ни один шар не попал в лузу, Василий Карлович становился с каждой минутой духовно сильнее.

Тихонько открылась дверь. Дознаватель увидел на пороге туманную фигуру и понял, что это, по-видимому, массажист, которого он вызвал к себе в сауну.

– Карен?.. – спросил он, напрягая зрение и силясь различить через пар черты лица.

Фигура кивнула головой. Василий Карлович не рассмотрел ее толком, а лишь заметил про себя, что Карен одет почему-то в выходной черный костюм, что совсем не подходило для банных и вообще интимных процедур. Тем не менее дознаватель лег на лавку ничком, и через минуту его спины коснулись умелые, сильные руки.

– Где болит? – спросил его массажист.

– Внутри, – ответил Неволин неопределенно.

– Точнее? Душа? Позвоночник? Плечи?

– Спину немножко потянул, когда тащил одно кресло…

– Ну это мы сейчас поправим, – пообещал Карен. – Ничего чувствовать не будешь. Кроме боли, стыда и радости жизни.

Василий Карлович здесь слегка задумался и попытался уместить сказанное Кареном в своей умной башке.

– Стыда я не чувствую, – сказал он рассудительно. – Стыд чувствуют или бандиты, или порядочные люди. А я не принадлежу ни к тем, ни к другим. А боль и радость жизни… – это вообще не сопрягается.

– Еще как сопрягается, – возразил массажист. – Какая радость жизни без острой пронизывающей боли?

Он резко нажал на позвонок, и Неволин вскрикнул, увидев, что из черного рукава массажиста торчит белоснежный манжет с запонкой, сделанной из поддельного драгоценного камня.

– Ты зачем так вырядился? – не понял Василий Карлович. – Зачем надел в сауну дорогой костюм?

– Этот костюм не слишком дорогой. Просто он сделан для покойника французской фирмой «Пьер Карден». Фирма известная, не спорю. Но костюм одноразовый, если в нем двигаться и ходить. Швы расходятся тут же. А продается он в Орлеане по цене костюма для живых, почему?

– Напиши об этом в прокуратуру, – посоветовал Карену Неволин.

Ему снова пришлось закричать, потому что массажист довольно грубо распорядился его ягодицей.

– Не орать, – строго сказали ему под ухом. – И не звать на помощь, потому что никто сюда не придет.

– Чего… – спросил Василий Карлович, – чего ты от меня хочешь?

Он был удивлен, даже слегка деморализован, и эта деморализация наступила как-то сразу от одного легкого прикосновения сомнительного массажиста.

– Я хочу, чтобы ты послушал историю, – пробормотал Карен, массируя ему спину. – Ты вышел под дождь и стал мокрым. Было такое дело?

– Было, – признался дознаватель.

– Ты укрылся под деревом, но был мокрым. Ты зашел в дом, но был мокрым. Сел на стул, но был мокрым. Лег на диван, но был мокрым. И будешь мокрым, пока не сменишь одежду.

– Не понял намека, – сказал Неволин, смутно соображая, что подразумевается под мокротой и особенно под деревом.

Тело было разморено и не подчинялось командам, идущим из головы.

– А ты подумай, – посоветовал ему массажист. – Только не умом, а сердцем подумай. Душою сообрази.

– А другой истории у тебя нет? – осведомился Василий Карлович, чтобы замотать разговор и оттянуть неминуемую развязку.

– Есть, – ответил Карен. – И все про нас двоих.

– Давай, – согласился дознаватель. – Это даже интересно.

– Вот, дорогой мой, ведут человека, схватив его за руку «Он грабил, он воровал, он убивал, заточите для него топор!» А человек отвечает им: «Вы не грабили, вы не воровали, вы не убивали. Тогда зачем вы затачиваете топор?..»

– И кто здесь я? – спросил Неволин, живо представив себе средневековую казнь.

– Догадайся.

– Тот, кто затачивает топор? – прошептал Василий Карлович страшно. – Погоди… А я тебя знаю?

– Откуда?

– Нет. Я тебя знаю! Я должен тебя знать!..

Собрав последние силы и сжав волю в кулак, он выскочил из-под рук Карена и впервые поглядел ему в глаза, потому что всё это время лежал на животе и разговаривал как будто с самим собой.

Перед ним стоял человек с расплющенным носом тигра. Дознаватель узнал его, это был мертвый Павлючик. А нос ему повредил сам Неволин много лет назад, когда во время дознания нечаянно вышел из себя, но тут же в себя сразу и вошел.

– Возьми, – сказал ему Павлючик и дал в руки кожаные розги. – Хлестай себя изо всех сил. Потому что ты грязный подонок. Низкая мразь. Ты недостоин дышать одним воздухом с порядочными людьми. Ты хуже мухи-навозницы. Она сидит на дерьме и питает им себя и своих детей. Но тебе этого мало. Ты кормишь дерьмом других и приказываешь им кричать: «Вкусно! Вкусно! Вкусно!..»

– У меня нет своих детей, – признался Василий Карлович, – поэтому я кормлю чужих и вообще всех, кто у меня под рукой.

– Это не оправдание.

– Да, я – дерьмо, – согласился дознаватель спокойно. – Я давно это знаю.

– Точнее, духовный урод и моровая язва. Ты – саранча.