Дубравка Угрешич - Снесла Баба Яга яичко

Об этих вещах, о флоре и выживании, Тополанеку было известно не понаслышке: его родители были интеллектуалами и диссидентами, кое-что от них передалось и ему. А потом пришло время свободы, но, надо же, свобода повела себя, как капризный Дед Мороз, и не подарила его родителям ровным счетом ничего. Говоря точнее, у них не было ничего, что им можно было бы вернуть, поэтому они ничего и не получили. Но больше всего они страдали из-за того, что их обошло даже моральное признание. Ту тайную борьбу, которую они вели годами, никто больше не вспоминал. Теперь им оставалось только каждый день сталкиваться с результатами свободы, ради которой они пожертвовали собственной молодостью. Все вокруг изменилось, а они остались теми же: в маленькой квартирке, с маленькими пенсиями, с двумя-тремя друзьями, такими же неудачниками. Они боролись и успешно одолели Большого брата, а сейчас каждый день видели его «Big Brother Show» [16] Международное реалити-шоу, в котором за участниками следят не скрытые камеры, а так называемый Большой брат. в телевизоре. Новая русская оккупация началась бархатно, не танками, а с помощью шуршащих денежных купюр. Впрочем, русские это были или кто другой, во всей этой истории не важно — у денег нет национальности, она есть только у людей, причем обычно у таких, у которых ничего больше нет. Родителям Тополанека осталось только по-стариковски брюзжать, и они погрузились в это брюзжание, как в зыбучий песок. Они брюзжали по поводу своих бывших товарищей по борьбе, диссидентов, которые якобы получили все, а они ничего; брюзжали по поводу своих друзей, которые ловко сориентировались; по поводу эмигрантов, которые теперь вернулись; по поводу иностранцев, которые заполонили Чехию; по поводу словаков, у которых дела якобы шли лучше; по поводу всего и вся. Свобода, за которую они боролись, оказалась смертоносной. Она уничтожила их так же, как кислород уничтожает глубоко погребенные фрески, если к ним неожиданно открывается доступ свежего воздуха.

В те первые времена капиталистического брожения Тополанек понял, что легче всего зарабатывать на человеческой суетности, тщеславии и что при этом все остаются довольны. Клиенты удовлетворены, а его спа-центр приносит гораздо больший доход, чем весь отель. Это было своего рода соревнование: и отель, и спа-центр продавали блеск центральноевропейской европейскости, которая на фоне недавнего коммунизма выглядела более интересной и привлекательной, чем западноевропейская. При этом медицинское учреждение в качестве объедков с коммунистического стола предлагало цены на мелкие медицинские услуги гораздо ниже западноевропейских, и сами услуги были под рукой, вот они, здесь, прямо в отеле.

Доктор Тополанек не относился к циникам переходного периода, у него тоже была своя революционная мечта — просто его революция в отличие от революции его родителей оперировала более доходными, красивыми и мягкими вещами, а именно человеческим телом. Доктор Тополанек занимался теорией и практикой долгожительства. Именно поэтому он и подошел к столу, за которым сидела древняя дама в инвалидной коляске и ее симпатичная подруга. Тополанек считал своим долгом поприветствовать их, пригласить воспользоваться услугами его спа-центра и прослушать, если у них есть желание, цикл его лекций о теории и практике долгожительства.

Пока Беба с большим интересом слушала доктора Тополанека, Пупа дремала.

— Лучше бы вы придумали что-нибудь, чтобы старики могли легко и безболезненно отчалить, а не продлять им надоевшую старость! — вдруг очнулась Пупа.

— Простите, я вас не понял…

— Дерьмо! Какое еще продление старости?! Продлите людям молодость, а не старость!

Доктор Тополанек не мог поверить, что столь категорические слова производит на свет столь маленькое и дряхлое тело. Но в тот момент, когда он открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь в защиту своей теории и практики, к столу подошли высокая пожилая дама и ее спутник.

Мистер Шейк был доволен тем, что познакомился с доктором Тополанеком. Он пообещал, что завтра непременно посетит спа-центр и придет на лекцию. Пупа и Беба узнали, что партнера Куклы по танцам зовут мистер Шейк, что он американец, приехал, так же как и они, сегодня и живет в этом же отеле. Время, однако, было уже довольно позднее, и Кукла предложила разойтись.

— До свидания! — сказали Беба и Кукла доктору Тополанеку.

Беба пожала мистеру Шейку руку.

— See you, die! ' [17] До встречи, умри! (англ.) — сказала она. Американец отшатнулся. Повисла неловкая тишина.

Здесь нужно пояснить, что у Бебы были некоторые странности, и одна из них заключалась в языковых ляпсусах. Поэтому она никак не могла понять, почему Кукла бросилась извиняться перед американцем, ведь она сказала ему на прощание общеизвестное: «Sеe you, bye!» [18] До встречи, пока! (англ.)

Кукла взялась за инвалидную коляску, в которой сидела Пупа, и, не говоря ни слова, направилась к лифту.

— Что случилось? — спрашивала Беба, с трудом поспевая за Куклой. — Что ты на меня сердишься? Что я опять ляпнула?

Пупа на миг проснулась и спросила:

— А он ушел уже, этот наш доктор Брехня? Она имела в виду доктора Тополанека.

А мы? Мы идем дальше.

Дамы остались равнодушны к соблазнительным предложениям спа-центра. Пупа напоминала старинную фарфоровую чашечку, которую не раз разбивали, не раз склеивали и, чтобы она осталась целой, следовало держать на месте и «употреблять» как можно реже. Кукла в отличие от Пупы была в завидной физической форме, и ее безразличия Беба понять не могла. Кукла, которая жила с Пулой в одних апартаментах, чтобы, если, не дай бог, потребуется, в любой момент быть с ней рядом, оправдывалась тем, что не может уделить себе внимание из-за Пупы. Как бы то ни было, обе они всячески подталкивали Бебу заняться собой. Так что Бебе предстояло, в конце концов, сделать попытку подружиться с собственным телом, с тем, с которым она очень долго жила в состоянии взаимной вражды. Но ввиду того, что скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, мы здесь немного забежим вперед, а позже слегка замедлим ход, чтобы познакомиться с краткой историей нетерпимости между Бебой и ее телом.

Скользя глазами по списку всевозможных видов массажа с красочными названиями, Беба сразу и решительно отвергла «Сладкую виселицу», когда массажист, во всяком случае, так было написано в проспекте, вися на веревке, раскачивался над клиентом, распростертым на массажном столе, и легонько пробегал ногами по его спине («Еще не хватало, чтобы какой-то Тарзан пользовался моей спиной как доской для прыжков!»). Взгляд Бебы переместился с тайского массажа горячими камнями на вариант «Сладостные мечты» и в конечном счете остановился на «Массаже Сулеймана Великого». Она выбрала «Сулеймана» за то, что в обстановке чешской курортной традиции и ее посткоммунистической туристской реинкарнации такое название звучало поистине диковинно. Фотографии в рекламной брошюре выглядели весьма привлекательно, на них наподобие куска бисквита во взбитых сливках лежало окутанное облаком мыльной пены обнаженное женское тело. Пупа и Кукла одобрили Бебин выбор. Им «Сулейман» тоже показался многообещающим.