Юхан Харстад - Где ты теперь?

– Почему ты не вернешься домой? Мама ужасно соскучилась.

– А ты?

– И я тоже.

– Может, я вернусь летом, – сказал я.

– Обещаешь? Не скажешь опять, что опоздал на самолет, как в прошлый раз?

– Я действительно опоздал тогда на самолет!

– Угу.

– Я скоро вернусь. Летом самолеты часто летают.

Отцу хотелось, чтобы мы вернулись вместе, через несколько дней, поплыли на корабле, ему хотелось обезопасить себя. Я объяснил, что пока мне еще рано возвращаться, рассказал о том, что София в больнице, о том, что произошло с момента нашего последнего разговора, и обо всем, о чем не написал в открытках.

– Я… мы… Матиас, мы расторгли договор аренды на твою квартиру. Ты же не звонил… – сказал отец извиняющимся голосом, – ты же все равно там больше не живешь, зачем зря платить, правда? А вещи твои перевезли к нам. И машина твоя теперь у нас.

– Все правильно. Я в любом случае собирался съезжать. – Я попытался обратить слова в шутку, но особо смешным это никому из нас не показалось. Я вновь стал серьезным. – Не уверен, что смогу опять поселиться дома. Мне кажется, я уже для этого староват.

– Мы подумали и решили, что, может, ты пока поживешь в летнем домике? А потом подыщешь себе новое жилье.

– В Йерене?

– Да. Я поговорил с соседями, и если захочешь, летом тебе там и работа найдется.

Отец подумал обо всем.

Я же почти ни о чем не думал.

Когда через полчаса вернулись Херлуф с Йоугваном, мы с отцом в отличном настроении сидели, прислонившись к дереву, и щурились на солнце. Я все объяснил Херлуфу, а тот сказал, что это чудесно. Он был добрым и разрешил мне уехать пораньше. Мы с отцом дошли до машины, положили его чемодан в багажник и поехали сначала в Торсхавн, зашли там в супермаркет за едой, а отец купил кое-каких сувениров для мамы, брошюру по вязанию и бело-синюю футболку с надписью «I Love Foroyar» [87]и нарисованным козлом. Футболку отец тотчас же надел на себя, мы сели в машину и поехали в Гьогв, на Фабрику, а по дороге я раздумывал, как мне получше описать свою тамошнюю жизнь, рассказать, что все изменилось после того, как мы вытащили из воды Карла, и после трагедии с Софией, объяснить, почему я пока не могу вернуться домой.

Постепенно выяснилось, что мама с отцом знали о моей жизни больше, чем мне казалось, и что объяснять придется не так уж много. Еще год назад, в конце лета, во время первой беседы с моими родителями, Хавстейн рассказал им, что это за место, и убедил, что мне, наверное, будет полезно пожить там какое-то время. Поэтому они не звонили. Больше того – Хавстейн всю осень и весну примерно раз в месяц звонил им сам и рассказывал про мою жизнь. Поэтому я и не чувствовал, что они беспокоятся.

Итак, приезд отца – это что-то вроде родительского собрания.

Мы сидели на пригорке над бухтой – я, он и Хавстейн.

Разговаривали.

Что называется, перетряхивали грязное белье.

– Тебя, Матиас, уязвило, что я разговаривал с твоими родителями, а тебе не сказал? – спросил Хавстейн.

– Да нет, не особенно, – ответил я, – хотя я такого не ожидал, да ладно уж.

– Мне не хотелось, чтобы ты еще и об этом думал, – пояснил Хавстейн.

– Это ты попросил отца приехать?

– Нет, – не без гордости ответил отец, – я сам придумал.

– Ты хорошо придумал.

Порывшись в невидимом руководстве для психиатров, Хавстейн предложил:

– Я, пожалуй, оставлю вас наедине.

– Спасибо, – сказал отец, крепко пожимая Хавстейну руку.

– Quality time, [88]– сказал я.

Мы остались вдвоем. Отец и сын, сидящие на травке над бухтой, откуда видно Северный полюс, а тем, кто сможет заглянуть на другую сторону, – и Южный тоже.

Никогда не думал, что мы когда-нибудь будем сидеть здесь вот так и я вновь почувствую отцовскую заботу.

– Не хочешь рассказать про Софию? – поинтересовался он.

– Про Софию?

– Насколько я понимаю, она сейчас в больнице. Несчастный случай?

– Да. Она может умереть в любой момент. Давай лучше молча посидим.

– Почему?

– Эффект бабочки, – сказал я. – Бабочка взмахнет крыльями – и погода изменится.

– Ты ведь влюблен в эту девушку, правда? В Софию?

– Отец, не надо. Пойми, мне уже не четырнадцать.

– Нет, конечно нет. Верно. Извини.

Мы немного помолчали. Потом он спросил:

– Матиас, что же с тобой на самом деле произошло?

Странно было услышать от него эти слова. Что со мной произошло. Я забеспокоился. Почувствовал, что сердце начало биться быстрее. Испугался, что он это заметит.

– А знаешь, ведь уровень воды в море постоянно растет. На один сантиметр в год. Это чистая правда. А ежегодный подъем почвы составляет в среднем всего четыре миллиметра в год. Не больше. Тебя это не пугает?

– Матиас…

– А Исландия находится на стыке двух материковых плит. И поэтому там высокая вулканическая активность. Страна может расколоться надвое в любой момент. Ты об этом никогда не задумывался?

– Матиас, что с тобой случилось? Зачем ты об этом рассказываешь?

И тогда я сказал:

– По-моему, во мне что-то сломалось.

– Из-за Хелле?

Я пожал плечами:

– Не только. Из-за всего, наверное. Слишком многое произошло. Карстену пришлось закрыть цветочный магазин, потом Хелле ушла, а Йорн пригласил меня поехать сюда, ему хотелось, чтобы я пел в их группе. Ты, кстати, знал, что больницы начали закупать цветы в основном в супермаркетах? Вот, теперь знай. Все не так просто. – Посмотрев на отца, я добавил. – Я опять становился заметным, разве не ясно? Как раз когда почти смог стать невидимым. Но сейчас мне уже лучше. Спасибо за заботу.

На лице у отца отразилось замешательство. Он потер затылок и тяжело вздохнул:

– Матиас, пойми, невозможно жить, не оставляя следов. Для кого-то ты никогда не станешь невидимкой. Кто-нибудь будет помнить о тебе всегда. И всегда найдутся те, кто тебя любит. Почти всегда. Вот так-то оно.

– Я не об этом. Не то чтобы я хотел жить, не оставляя следов. Просто пусть их будет поменьше. Не хочу оставлять отпечатков рук на цементе. Не нужны мне эти интервью. Неужели это совсем невозможно? Что, если кому-то не хочется высовываться? Не всем же быть первыми! Кому-то хочется быть вторым.

– Но почему именно тебе?

– Потому что все в мире устроено именно так, а не иначе.

Покачав головой, отец взял меня за руку.

– Ты слышал об Ольге Омельченко? – спросил я, зная, что он не слышал. – Она была полевым врачом в 37-й дежурной дивизии Советского Союза. В 1943 году она спасла одному человеку жизнь. Это была самая крупная битва в том году, но она выжила, а когда закончились бомбардировки, нашла поблизости раненого с покалеченной рукой. Чтобы он выжил, руку ему надо было срочно ампутировать. Но наркоза, скальпеля и ножниц у нее не было. У нее вообще ничего не было, – я помолчал, – поэтому она отгрызла ему руку, отгрызла зубами, а потом перебинтовала. И он выжил и дожил до старости.