Орхан Памук - Новая жизнь

В октябре, согласно рапортам, Мехмед некоторое время издавал в Бабыали [31] Один из центральных районов Стамбула. детский журнал, а также ходил по издательствам, все еще выпускавшим журналы для детей, и посещал бывалых литераторов вроде Нешати, [32] Намек на героя книги О. Памука «Черная книга», пожилого публициста, писавшего под псевдонимом Нешати. Реальное лицо, османский поэт Нешати, жил в XVII веке. писавших для этих журналов. Серкисов, полагая, что по приказу Доктора Нарина изучает политические связи и идеологические взгляды молодого человека, написал об этих людях:

«Сударь, как бы ни казалось, что все эти писаки интересуются политикой, что бы они ни сочиняли о сегодняшней политике и идеологии, на самом деле они ни во что не верят всем сердцем. Большинство из них пишет из-за денег, многие же пишут для того, чтобы позлить тех, кто им не нравится».

Из докладов Серкисова и Омеги я узнал, что однажды осенним утром Мехмед пошел в Управление кадров Государственной железной дороги в районе Хайдарпаша. [33] Район в азиатской части Стамбула. Из двух не замечавших друг друга наблюдателей верную информацию раздобыл Омега:

«Молодой человек пытался получить сведения об одном пенсионере, бывшем сотруднике железной дороги».

Я быстро перелистал страницы рапорта, с тревогой выискивая названия моего детства — названия моего квартала, моей улицы. Когда я прочитал, что Мехмед ходил по той улице, где я живу, и целый вечер смотрел на окна второго этажа одного дома, мое сердце забилось быстрей. Я встретился с вестниками чудесного мира, в который меня впоследствии позовут, но я, в то время ученик лицея, об этом совершенно ничего не знал.

Встреча Мехмеда и дяди Рыфкы состоялась на следующий день. Это единственное, что мне удалось выяснить. Оба следивших за Мехмедом установили, что юноша вошел в дом номер 28 по адресу Эренкёй, улица Серебряный Тополь, и пробыл внутри шесть, нет, пять минут, но в какую квартиру он звонил, с кем встречался — определить не удалось. Трудолюбивый Омега на всякий случай выведал у помощника бакалейщика из лавки на углу кое-что о трех семьях, живших в доме. Полагаю, это была первая информация, которую Доктор Нарин получил о дяде Рыфкы.

В течение нескольких дней после встречи с дядей Рыфкы Мехмед переживал такой нервный срыв, что это не укрылось даже от глаз Зенита. Мовадо писал, что он совсем не выходил из комнаты, в столовую не спускался и, похоже, даже не читал книгу, Согласно показаниям Серкисова, выходы Мехмеда из общежития носили случайный характер и определенной цели не имели. Например, однажды ночью он до утра бродил по переулкам в окрестностях Султанахмет и, сидя в парке, долго курил. Другой ночью Омега стал свидетелем того, как Мехмед подолгу, словно драгоценные камни, разглядывал каждую виноградинку из кулька, который держал в руках, после чего за четыре часа медленно съел весь виноград и вернулся в общежитие. У него отросла борода, он перестал следить за собой. Наблюдатели сетовали в своих рапортах на то, что молодой человек выходит из общежития когда заблагорассудится, в любое время, и просили повысить им оплату.

Однажды в середине ноября Мехмед после полудня переехал на пароме в Хайдарпаша, сел на поезд, сошел в Эренкёе и долго бродил там. По словам преследовавшего его Омеги, парень исходил все улицы квартала и, прошагав мимо моего окна три раза — я, скорее всего, был дома, — остановился, когда стемнело, напротив дома номер 28 по улице Серебряный Тополь и стал смотреть в окна. Стоя в темноте, Мехмед так ни на что и не решился или, по предположению Омеги, не получил ожидаемого знака из окна, где горел свет. Прождав под накрапывающим дождем два часа, он позже сильно напился в одной из пивных Кадыкёя и вернулся к себе в общежитие. Впоследствии Омега и Серкисов сообщали, что парень прошел одним и тем же маршрутом еще шесть раз, а всегда более конкретный Серкисов верно установил личность человека, появлявшегося в освещенном окне, на которое постоянно смотрел юноша.

Вторая встреча дяди Рыфкы и Мехмеда произошла на глазах Серкисова. В последующих письмах сыщик, наблюдавший за освещенными окнами второго этажа сначала с противоположного тротуара, а потом с низкого забора сада, очень часто комментировал эту встречу — иногда он называл ее «заранее условленным свиданием», — но так как его первые впечатления больше опирались на факты, они оказались наиболее верными.

Сначала старик и юноша сидели в креслах друг напротив друга (между ними стоял телевизор — шел ковбойский фильм), несколько минут (семь или восемь) они молчали. Потом жена старика принесла кофе. После этого Мехмед встал и начал, жестикулируя, что-то рассказывать, да так увлеченно, с такой страстью, что Серкисов решил — юноша вот-вот побьет старика. Юноша заговорил с еще большей убежденностью, и в ответ на это только что грустно улыбавшийся Рыфкы-бей поднялся и с таким же воодушевлением стал что-то отвечать ему. А потом оба — в сопровождении преданных теней на стенах — опять сели в кресла и стали терпеливо выслушивать друг друга, потом они молчали, потом с тоскливым видом недолго смотрели телевизор, потом опять разговаривали, затем говорил только старик, а юноша слушал. Вновь замолчав, они, с грустью поглядывали в окно, на улицу, но Серкисова не замечали.

И тут какая-то скандальная женщина заметила из окна соседней квартиры стоящего в дозоре Серкисова к закричала во весь голос: «На помощь! Воры! Черт тебя побери, полоумный!» Поэтому сыщик, к несчастью, был вынужден поспешно покинуть свой удобный наблюдательный пункт, не получив возможности зафиксировать три последние минуты встречи, казавшейся ему очень важной, — в последующих письмах он объединит описание этой встречи с предположениями о наличии различных тайных группировок, международных политических сект и заговоров.

Из последующих материалов явствовало, что Доктор Нарин приказал очень внимательно наблюдать за сыном, и наблюдатели засыпали его потоком отчетов. Согласно донесениям Омеги, после встречи с дядей Рыфкы Мехмед почти сошел с ума, а с точки зрения Серкисова, он выглядел грустным, но решительным, он скупал со всех уличных лотков все экземпляры книги, пытаясь распространять это «произведение» в общежитии в Кадырга (об этом написал Мовадо), в студенческих кафе (Зенит и Серкисов), а также в любом другом месте города: на автобусных остановках, у входа в кинотеатры, на паромных пристанях (Омега), и, надо сказать, в некотором смысле ему везло. Мовадо очень хорошо видел, как Мехмед безбоязненно пытается влиять на молодых студентов в своей комнате. Также сообщалось, что он пытался собрать студентов и вне общежития, но так как до настоящего времени он держался обособленно и жил в собственном мире, его усилия особым успехом не увенчались. Я узнал, что в столовых общежития, а также на занятиях, куда он опять начал ходить только ради этого, ему все же удалось запудрить мозги одному-двум студентам и заставить их прочитать книгу. Тут мне попалась одна газетная вырезка: