Орхан Памук - Новая жизнь

ПРЕСТУПЛЕНИЕ В ЭРЕНКЁЕ

(Анкарское агентство новостей)

Один из бывших старших контролеров Государственной железной дороги, пенсионер Рыфкы Хат, [34] Хат — букв, «рельсы, железнодорожная ветка». был застрелен неизвестным вчера вечером около девяти часов. Человек, преградивший дорогу потерпевшему на улице Серебряный Тополь, когда Хат направлялся из дома в кофейню, выстрелил в него три раза. Нападавший, личность которого установить не удалось, немедленно скрылся с места преступления. Хат (67 лет) от полученных ранений скончался на месте. В свое время он вышел на пенсию после многолетней службы на Государственной железной дороге, дослужившись до должности главного контролера. Родные и близкие Хата скорбят по погибшему.

Я поднял голову от папки с материалами и вспомнил: отец в тот день поздно вернулся домой и был печальным. На похоронах все плакали. Поговаривали, что это было убийство из ревности. Кто же ему завидовал? Яростно роясь в аккуратных папках Доктора Нарина, я пытался понять кто. Трудолюбивый Серкисов? Беспомощный Зенит? Пунктуальный Омега?

Из отчетов в другой папке я узнал, что наблюдения Доктора Нарина, бог знает во сколько ему обходившиеся, дали важный результат. Сыщик под псевдонимом «Гамильтон», скорее всего из Национального разведывательного управления, кратким письмом сообщал Доктору Нарину следующую информацию: Рыфкы Хат и был автором книги. Он написал свое произведение двенадцать лет назад, но не осмелился подписаться своим именем, как и все непрофессионалы. Ответственные за печатную продукцию сотрудники Национального разведывательного управления, внимательные к жалобам на молодежь преподавателей и отцов, волновавшихся в те годы за будущее своих учеников и сыновей, по доносам поняли, что книга оказала на многих дурное влияние. Через типографию они установили личность автора-любителя и предоставили прокурору по делам печати решать эту проблему. И вот двенадцать лет назад прокурор приказал тайком изъять книгу и поместить ее в хранилище, но открывать дело, дабы припугнуть автора-любителя, не стоило. Потому что этот пенсионер, бывший контролер Государственной железной дороги, некто Рыфкы Хат, во время первого же визита в прокуратуру открыто, почти с удовольствием, сказал, что не возражает против изъятия книги, сразу же поставил подпись на протоколе, который сам и предложил вести, и пообещал впоследствии других книг не писать. Отчет Гамильтона был написан за одиннадцать дней до убийства дяди Рыфкы.

Поведение Мехмеда свидетельствовало о том, что он очень быстро узнал об убийстве дяди Рыфкы.

По словам Мовадо, «у юноши появилась навязчивая идея»: он, как больной, заперся в комнате и начал читать книгу без перерыва, с утра до вечера, точно находился в каком-то религиозном экстазе. Намного позднее Серкисов сообщал, что Мехмед выходил из общежития, но и он, и Омега считали, что у юноши не было никакой цели и намерений. В один из дней он, как истый бездельник, много часов бесцельно шатался по переулкам Зейрека, [35] Район в европейской части Стамбула. а все время после полудня провел в кинотеатрах Бейоглу, смотря эротические фильмы. Иногда Серкисов писал, что Мехмед выходил из общежития по ночам, но ему не удавалось узнать куда. А однажды днем Зенит увидел Мехмеда сильно встревоженным и растрепанным: у него отросли волосы и борода, он был кое-как одет и озирался на людей на улице «как филин, который не любит дневной свет». Он перестал появляться в студенческих кафе и в коридорах института, где раньше раздавал экземпляры этой книги, он сильно отдалился от своих знакомых. У него не было женщины, он не пытался установить с кем-либо близкие отношения. Мовадо, работавший администратором в общежитии, во время одного из обысков в комнате в отсутствие Мехмеда нашел несколько журналов с обнаженными женщинами, пояснив, что ими пользуются все нормальные студенты. Насколько явствовало из усердных донесений Зенита и Омеги, не знавших друг о друге, Мехмед одно время стал увлекаться выпивкой. После того как из-за невинной шутки он ввязался в драку в пивной «Три Счастливые Вороны», куда ходили в основном студенты, он стал выбирать пивные подальше и поскромнее. Какое-то время он пытался снова начать общаться со студентами, а также с какими-то сумасшедшими, с которыми знакомился в пивных, но у него ничего не получилось. Позднее он стал подолгу стоять как вкопанный перед витриной книжного киоска в надежде найти близкого по духу человека, который купит и будет читать эту книгу. Он опять принялся искать — и нашел-таки! — несколько человек, с которыми удалось завязать дружбу. Он им дал книгу и сумел заставить их прочесть ее, но, по сведениям Зенита, он почти сразу рассорился с ними из-за своего дурного характера. Подслушать один из их споров, хотя и издалека, Омеге удалось в пивной на одной из маленьких улочек Аксарая, [36] Один из центральных районов Стамбула. и теперь он знал, как «наш юноша», вовсе не казавшийся юношей, взволнованно говорил о мире из книги, о пути к нему, о пороге, о покое, о дивном мгновении и о случае, о несчастном случае. Должно быть, воодушевление Мехмеда было недолгим, потому что, как установил Мовадо, Мехмед, доставлявший теперь своим друзьям — если они у него были — неудобства из-за грязных волос, бороды и растрепанного вида, совсем перестал читать книгу. Омега, которому надоели бесцельные прогулки и походы нашего друга, писал:

«Что касается меня, сударь, то, по моему мнению, юноша ищет что-то, что утолит его грусть. Я не знаю, что он ищет, но думаю, что он и сам не знает».

Однажды наш бесцельно бродивший по улицам Стамбула Мехмед, за которым Серкисов следил в тот день с близкого расстояния, нашел то, что могло утолить его грусть и хоть немного успокоить душу, нашел на стоянке автобусов, точнее, в самих автобусах. Без сумки, которая свидетельствовала бы о сборах, без билета, который обозначил бы цель путешествия, Мехмед, поддавшись какому-то порыву, наобум сел в автобус, который должен был вот-вот отъехать от автовокзала, и Серкисов, поколебавшись немного, прыгнул в «Магирус» вслед за ним.

Понятия не имея о цели поездки, не ведая, куда их везут, они многие недели путешествовали из города в город, со стоянки на стоянку, из автобуса в автобус. Отчеты, написанные Серкисовым вкривь и вкось в трясущихся креслах автобусов, искренне свидетельствовали об очаровании этих непонятных путешествий и бесцельных поездок: они видели путешественников, потерявших дорогу и чемоданы, сумасшедших, путавших века; они встречали пенсионеров, торговавших календарями, энтузиастов, отправлявшихся служить в армии, молодых людей, сообщавших о приближении конца света. Они ели в столовых на автовокзалах вместе с помолвленными молодыми людьми, с помощниками ремонтных мастеров, с футболистами, торговцами поддельными сигаретами, с наемными убийцами, учителями начальной школы, директорами кинотеатров, они спали в залах ожидания, в креслах автобусов, в объятиях сотен людей. Они ни разу не переночевали в отеле. И ни с кем не завели постоянных отношений или дружбы. И ни разу не отправлялись в дорогу, осененные какой-либо целью.