Дмитрий Лекух - Башни и сады Вавилона

В трубке на секунду замолкают.

Как бы – в некоторой растерянности.

Встреча-то – да, назначена.

Но и причина неявки – более чем уважительная.

Потом раздается хмыкание.

– Вот поэтому, – голос у Матвея на этот раз почти что мужской, – я и предпочитаю трахаться с мужиками. Они, по крайней мере, не рожают. И что предлагаешь?

– Я? Я ничего, представь себе, не предлагаю. Просто констатирую. А предлагать предлагаю тебе. Как и решать что-то по нашей сегодняшней встрече, в принципе.

– Так-так-так, – Матвей вздыхает, и я почти вижу, как он, забывшись, морщит свой высокий, ухоженный дорогущими кремами и тщательно уберегаемый от всяческих складочек лоб, постукивает остро заточенным кончиком простого черного карандаша по обрезу толстого кожаного ежедневника с золотым тиснением.

Он, кстати, в свое время был отличным пишущим журналистом, пусть и слегка манерным.

Мы с ним когда-то даже вместе работали, еще в «Коммерсанте».

Он – в «Дейли», ну а я – в рекламе, разумеется.

В «Знаке».

У меня тогда только-только ребенок родился от первого брака.

А востоковедением, как и прочими гуманитарными дисциплинами, молодую семью в начале девяностых прокормить было просто нереально.

Как и сейчас, в принципе.

Вот знакомые и пристроили…

А потом он встретил Роберта, Кира и прочую свою голубую пиздобратию.

Вот теперь и пытается доказать всему миру, что слова «журналист» и «пидорас» – фактические синонимы.

Иногда я даже думаю, что он прав.

По крайней мере, – отчасти.

– Ладно, – вздыхает он наконец, – сегодня тогда, увы, точно не получится. Разговор-то тяжелый будет, часом не обойдемся. А у нас сразу вслед за тобой еще одно интересное свидание намечено. Из самого Кремля визитеры собираются.

– А они-то что в вашем притоне забыли? – удивляюсь искренне.

– Так ведь выборы, – он хихикает. – А в этот период всем все равно, кто голубые, а кто фиолетовые. Всех больше зеленые интересуют. И что еще характерно, на них портрет не нашего президента нарисован. А совсем даже наоборот, мертвого главы враждебного государства. Торжество демократии, либерализма и всех прочих человеческих прав. Включая право на прибыль.

– Ну ладно, их проблемы. Я, к счастью, к политике ни-ни. Как и к вашему гей-сообществу…

– А это фактически одно и то же, – хихикает он еще мерзостнее.

– Да плевать! – повышаю голос. – Ты мне лучше скажи, почему разговор тяжелым ожидается. У нас же вроде все решено?

– Ну, понимаешь, – он мнется, – ситуация изменилась слегка. Мы вынуждены повысить тарифы и уменьшить скидки…

– Да?! А то, что я уже под обещанные тобой цифры договора назаключал, это как, нормально?!

– Ну, – юлит, – мы же еще ничего не подписывали…

Я вздыхаю и прикладываю трубку к разгоряченному лбу.

Ну, пидорас…

Теперь держись.

Снова прикладываю трубку к уху.

Оттуда – ничего, кроме сопения.

– А теперь слушай сюда, малыш, – говорю я, и сопение резко усиливается.

Чует кошка, чье мясо съела.

– Ты мне и на конвертах подписи не ставил, когда бонусы от моего агентства получал. Или хочешь сказать, что это заведенная практика?! Скажите, какое новое слово на медиарынке появилось! Везде издания посредникам откаты платят, чтоб, значит, больше рекламы заносили, а у вас, оказывается, все с точностью до наоборот?! Или ты мне хочешь сказать, что ты эти мои конвертики по-честному в редакционную кассу сдавал, крыса пробитая?! Как думаешь, твои приятели искренне обрадуются, когда узнают, что ты не просто «голубой», а еще и воришка?

– Ну, Егор, – мямлит, – это же не по правилам…

– А на деньги меня выставлять, это как, по правилам, да?! Бабки взял – изволь отрабатывать, шлюха с яйцами! И тебя, кстати, должны были предупредить: я по чужим правилам не играю. Только по своим собственным. Не хочешь – отваливай…

Он молчит.

Я почему-то думаю, что он внутренне даже был готов к такому повороту событий.

Он все-таки – пидор, а не идиот, в конце-то концов.

Это вообще-то разные диагнозы.

Хотя и одинаково, лично для меня… г-к-х-м… неприятные.

– Ладно, – он вздыхает, – попробую придумать что-нибудь. В виде какого-нибудь очередного страшного исключения. Хотя на этот раз положение у меня почти что безвыходное. Решение, видишь ли, уже фактически принято. Причем на самом высоком у нас уровне. Ты приезжай к нам завтра к одиннадцати в редакцию, хорошо? Посидим вместе, подумаем…

– Приехать, – усмехаюсь в трубку, – я, конечно, приеду. Только думать ни о чем вместе с тобой не буду. С моей стороны я вопрос решил. Теперь – решай ты со своей. Это уже не мои, это уже твои проблемы, понял, пидореныш?!

И – отключаюсь.

Меня трясет.

Вот ведь выблядок, прости меня господи…

И как таких только земля носит!

Я б на ее месте – точно провалился.

Насквозь.

Куда-нибудь прям в Австралию.

Или в Антарктиду, к пингвинам.

Ничего.

Никуда он, сука, не денется.

Отработает.

Как миленький отработает.

Иначе, знает ведь, сука, – я ему такое устрою…

Мало не покажется…

…Протягиваю руку назад, и охранник привычным движением вкладывает в нее фляжку с виски.

Я, воровато оглянувшись по сторонам, сую палец в пакетик с «первым», втираю себе солидную порцию в десны, потом делаю большой глоток дерущей горло пафосной шотландской самогонки.

Так.

Теперь, пожалуй, можно и жене позвонить…

Хотя она меня совсем недавно и отшила, причем в грубой и извращенной форме.

Но – теперь-то уж точно надо.

К тому же и повод есть.

Набираю номер.

– Ну что тебе еще? – устало вздыхает в трубку любимая.

– Знаешь, Ась, – дергаюсь в ответ, – ты на меня так не вздыхай, хорошо? Особенно в таком тоне агрессивном. А то я тоже сейчас на взводе приличном. А звоню – по делу, так, между прочим.

– Ну, – удивляется, – если по делу, то излагай. Деловой ты наш. Прям, как Клава какая. А я пока перекурю заодно, а то уже глаза от монитора болят. Уже два раза визин закапывала, а все равно больно…

– Ты давай поосторожней там, береги себя, телезвезда хренова! – командую я, тоже прикуривая очередную сигарету. – Если еще и тебя прихватит, то у нас с тобой точно будет союз двух инвалидов против всего остального больного на голову человечества. А дело у меня к тебе вот какое. Я тут с Олегом договорился только что. Сейчас довожу до ума один переговорный процесс, которым он не может и не хочет заниматься, а потом он готов мне на две-три недели прикрыть задницу, пока я ее буду греть где-нибудь на Канарах. Ты не против погреть наши задницы вместе? А то я уже не могу в этом вечном дожде жить. Еще немного и – растворюсь к ебеням…