Дмитрий Лекух - Орхидея в мотоциклетном шлеме (сборник)

— Часовенка, — поправляю.

— А, ну да, — вздыхает. — В церкви поп быть должен постоянный. Значит — часовенка. Мне говорили уже, до тебя…

— И что, — спрашиваю, — так все сам и придумал?

— Ну, — отвечает, — сам. Кто ж мне подскажет-то?

— Нормально, — качаю головой.

— Вот и я так думаю…

Это он уже так.

Для поддержания разговора.

…Выпили по третьей, закурили.

— Значит, сам? — переспрашиваю.

— Сам, — отвечает.

— А ты хоть знаешь, — смеюсь, — что она у тебя получилась в полном соответствии со всеми канонами русского средневекового деревянного зодчества?

— Откуда мне знать, — удивляется. — Я и в Богато не верю…

Во как, думаю.

Ничего себе…

— Ладно, — говорю. — Давай еще по одной, да и пошли ловить дальше. Что-то мне подсказывает, что судак нынче вечером хорошо на бровках бить будет…

— Да похоже, — кивает. — Его погода…

Разлили.

Зажевали бутербродами с колбасой и свежим деревенским чесноком, и он, отвязав лодку от коряги, стал аккуратно выгребать веслами на стремнину.

Здесь, в коряжнике, мотор-то не особо заведешь, винт можно в две секунды убить.

Жалко.

А я ящик свой открыл, приманки смотреть.

Тут ведь тоже думать надо, что ставить.

Погода-то она хоть и его, судачиная, но и от рыбака тоже многое зависит.

Реку чувствовать надо.

Сижу, поролонки перебираю, волна плещет, в кустах подъязки играют, Сашка на веслах пыхтит.

Вечер как вечер.

Обычный.

Река как река.

А за поворотом, потом пять километров пешком по узкой лесной тропинке, журчит обычный лесной родничок и рядом с ним часовенка стоит свежесрубленная.

И откуда только, думаю, что берется…

Беру бутылку «Наири», бокал, блюдечко с порезанным лимоном и выхожу на террасу. У этого ресторана на последнем этаже «Хайята» есть одно неоспоримое преимущество: свободный выход на оборудованную под летнюю веранду крышу и столики на ней.

Но мне сейчас плевать на столики.

Ставлю добычу прямо на перила, наливаю себе коньяку, закуриваю и смотрю на лежащую внизу старую Москву.

В голове — ровным счетом ни одной мысли.

Только глухой, гнетущий депресняк.

Плохо мне…

— Извините, извините, — щебечет сзади испуганно восточного вида официантка. — Это очень дорогой коньяк…

Поворачиваюсь, вскидываю удивленно бровь.

— Я что, — спрашиваю, — похож на человека, которому нечем заплатить за бутылку коньяка?

Смущается.

— Да нет, что вы. Но…

— А какие еще в такой ситуации могут быть «но»? — кривлюсь уголком губ. — Я — покупаю, вы — продаете. Лучше принесите-ка мне еще чашечку кофе. Двойной эспрессо, без сахара.

Еще больше смущается и убегает.

Наверное, хорошо любить восточную женщину.

Покорную, понимающую.

Млеющую от любого, даже самого незначительного знака внимания…

…Не знаю, не пробовал.

Подхожу к ближайшему столику и забираю оттуда пепельницу.

Просто швырнуть окурок вниз — скотство.

А до него нельзя опускаться ни при каких обстоятельствах.

Наливаю следующий бокал, закуриваю следующую сигарету. На улице становится прохладно.

Вечер.

Внизу — море огней.

Машины едут.

Чей-то подгулявший хохот.

Кстати, не люблю громко смеющихся мужчин.

Хотя — плевать…

…А вот и официантка.

Принесла кофе.

Сменила пепельницу.

— Может, вам столик сюда поставить? — спрашивает.

— Не надо, — говорю. — Мне и так хорошо…

В этот момент открывается стеклянная дверь, и я невольно фокусирую взгляд на вошедшем человеке.

Темные джинсы, серый свитер.

Темные, взъерошенные волосы.

Русланыч.

Нашел все-таки…

…Ну и ладненько.

Киваю на него официантке и говорю, чтобы принесла еще один бокал. И чашечка кофе тоже не помешает.

Рус становится рядом, достает из моей пачки сигарету.

Прикуривает.

Стоим.

Молчим…

…Наконец он не выдерживает.

— Слушай, — говорит, — Дим. Что с тобой происходит-то?!

Жму плечами, выплескиваю в рот остатки коньяка из бокала, наливаю новый.

— Да так, — отвечаю. — Обстоятельства…

Он вздыхает и недоуменно крутит головой.

— Она же к тебе вроде вернулась? — спрашивает.

Опять жму плечами.

— Физическая оболочка — да. Насчет остального можно поспорить…

Молчим.

Официантка приносит Руслану пустой бокал и плещет в него «Наири».

Все-таки — замечательный коньяк.

Густой и в то же время какой-то легкий.

Неуловимо грустный.

Как, наверное, и сама армянская земля.

Не знаю, я там никогда не был.

Странно, почти весь мир вдоль и поперек изъездил, а в Армении — никогда не бывал. И вряд ли уже теперь когда буду.

Хотя с другой стороны — на фиг она мне сдалась, эта Армения?!

Мне и их «Хайята» до конца жизни за глаза хватит…

— А зачем сюда ходишь постоянно? — спрашивает Руслан. — Вы ведь здесь тогда с ней расставались. Себя помучить?!

Задумываюсь.

— Да нет, наверное, старый, — отвечаю. — Склонности к мазохизму я за собой как-то никогда не замечал. Просто, знаешь, — для того, чтобы рану залечить, ее сначала чистят. Иначе — никак не получается…

— Машка-то знает, что ты сейчас здесь? — спрашивает.

— Откуда? — кривлюсь. — Она сейчас в Бельгии, на каком-то стрит-рейсерском фестивале тусует…

— А ты — здесь пьешь, — кривится в ответ.

— А я здесь пью, — соглашаюсь.

Молчим.

Я закуриваю, он разливает.

Чокаемся.

Где-то так…

— И при этом никого не хочешь видеть? — спрашивает.

— Тебя ж не гоню, — усмехаюсь в ответ.

— Попробовал бы, — улыбается в ответ он.

И снова тишина…

…Ну, как тишина.

Просто шум большого города — он уже не шум.

Фон.

А мы — молчим.

Только время от времени вспыхивают чуть поярче, освещая наши лица, тусклые огоньки сигарет.

Коньяк заканчивается, мы заказываем еще одну бутылку и наконец-то садимся за столик.

Официанты ходят мимо нас на цыпочках.

Еще бы.

Эти два странных мужика в непривычных для восточных людей неярких свитерах уже вылакали одну бутылку самого дорогого коньяка в их недешевом даже по столичным меркам ресторане.

И заказали вторую!

А может, и третью закажут…

…А может — и закажем.

Кстати.

А то на улице уже совсем завечерело…

— Да хорош, старый, — говорит Руслан. — Ты же знаешь, жизнь — как зебра. Одна полоска черная, другая белая. Должно же это дерьмо когда-нибудь да закончиться…

Я делаю последнюю, самую глубокую затяжку и тушу сигарету в пепельнице.

— Знаешь, — говорю, — Русланыч. А как быть, если ты между этих самых полосок застрял? Какой там цвет, говоришь? А? Вот то-то и оно…

Он качает головой.

— Так что, ты думаешь, у вас — никаких шансов все склеить? — спрашивает.