Аля Аль-Асуани - Дом Якобяна

Так и Таха аль-Шазли возвращался в мыслях к событиям того дня. Он видел здание школы, длинный коридор, застеленный шикарной красной дорожкой, просторный прямоугольный кабинет с высоким потолком, большим письменным столом, таким высоким, что он выглядел как кафедра в зале суда, низким кожаным стулом, на который он сел, и тремя генералами, с крупными, но рыхлыми телами, в белых мундирах с блестящими медью пуговицами и знаками отличия на груди и плечах. Главный генерал, встретивший его наигранной дежурной улыбкой, дал указание члену комиссии слева от него, и тот, опершись локтями о стол, кивнул лысой головой и начал задавать вопросы, в то время как остальные разглядывали Таху, словно взвешивая каждое сказанное им слово, и следили за выражением его лица… Заданные вопросы не были для него неожиданными. Друзья-офицеры рассказали ему, что вопросы на комиссии всегда повторяются и не являются тайной, что экзамен — пустая формальность, нужная для того, чтобы, согласно указаниям органов безопасности, не пропустить радикальные элементы или подтвердить зачисление счастливчиков со связями. Таха наизусть помнил все вопросы и образцовые ответы на них, поэтому отвечал уверенно и смело… Он сообщил, что набрал высокий балл, позволяющий ему поступать на престижный факультет, но выбрал полицейскую школу, потому что хочет стать офицером полиции и служить своей родине. Он отметил, что полиция должна не только обеспечивать безопасность, как думают многие, но и играть социальную и гуманитарную роль. Таха подкрепил свою мысль примерами, рассказал о превентивной безопасности, дал ее определение, перечислил средства. Нескрываемое удовлетворение выразилось на лицах экзаменаторов, даже генерал при ответе Тахи дважды кивнул головой. Он впервые вмешался в разговор и спросил Таху, как он поступит, если пойдет арестовывать преступника, а тот окажется другом детства? Таха ожидал этого вопроса, у него был заготовлен ответ, однако, чтобы произвести на экзаменаторов впечатление, он принял задумчивый вид и произнес:

— Уважаемый господин! Перед лицом долга нет друзей или родственников. Полицейский, как солдат на поле битвы, должен исполнить свой долг, несмотря ни на какие другие соображения… Во имя Аллаха и Родины…

Главный генерал улыбнулся и закивал головой в знак явного одобрения. Воцарилась тишина, которая обычно наступает перед заключительным словом. Таха ждал, что его попросят выйти, но генерал вдруг уставился в документы, как будто что-то там обнаружил. Он даже приподнял бумагу, чтобы убедиться в правильности прочитанного. А потом спросил Таху, отводя взгляд:

— Твой отец кто по профессии, Таха?!

— Служащий, уважаемый…

Именно так Таха записал в бланке поступления, заплатив сто фунтов шейху квартала за удостоверяющую информацию подпись.

Генерал снова просмотрел документы и переспросил:

— Служащий… или привратник?

Минуту помолчав, Таха произнес слабым голосом:

— Мой отец — сторож, господин.

Генерал улыбнулся, казалось, в замешательстве, наклонился над бумагами, что-то тщательно вывел и с той же улыбкой сказал:

— Спасибо, сынок, свободен…

— «Быть может, вам неприятно то, что является благом для вас», — вздохнув, сказала мать.

— Офицер полиции? Да их пруд пруди… Что хорошего в том, чтобы носить мундир и получать крохи… — воскликнула Бусейна.

Таха весь день шатался по улицам, пока окончательно не устал. Он вернулся на крышу и сел на тахту, опустив голову. Костюм, что был на нем с утра, сейчас потерял весь свой блеск и висел как дешевка. Мать попыталась его успокоить:

— Ты все усложняешь, сынок… Перед тобой открыты двери других факультетов, зачем обязательно в полицию?

Не поднимая головы, Таха продолжал молчать. Дело было не в словах матери. Как только она вышла на кухню и оставила его наедине с Бусейной, девушка пересела к нему поближе на тахту и прошептала ласково:

— Во имя Пророка, Таха, не ругай себя…

Слова Бусейны задели его и он выкрикнул с горечью:

— Я злюсь, потому что не могу успокоиться… Если бы они сразу внесли в условия определенную профессию родителей, я бы хоть знал об этом… Они говорят, будто детям привратников нельзя… И еще многое несправедливо… Я спрашивал у адвоката. Он сказал, если подам на них иск, выиграю дело…

— Не надо никакого иска. Хочешь знать мое мнение? С твоими баллами ты поступишь на самый лучший факультет в университете, окончишь его с отличием и поедешь в любую арабскую страну. Уедешь с двумя копейками в кармане, а вернувшись, будешь жить как король.

Таха посмотрел на нее в упор и опять повесил голову.

— Хватит, Таха… — добавила она. — Я, хоть и моложе тебя, пошла работать, и это мне помогло многое понять. Эта страна не для нас, Таха, а для тех, у кого есть деньги. Если бы у тебя было двадцать тысяч фунтов, чтобы заплатить им взятку, они бы даже не спросили, чем занимается твой отец!.. За деньги, Таха, можно все, но если ты бедняк, то тебя раздавят и еще вытрут ноги…

— Я не смогу молчать… Я должен подать жалобу.

Бусейна горестно засмеялась:

— Кому и на кого ты будешь жаловаться?! Послушай, что я скажу, брось думать, что ты неудачник… Ты получишь диплом, уедешь и вернешься, только когда разбогатеешь. А если и не вернешься, еще лучше.

— Ты думаешь, мне нужно уехать в другую страну?

— Конечно.

— А ты поедешь со мной?

Вопрос был для нее неожиданным, и она промямлила, отводя взгляд:

— Даст Бог.

— Я смотрю, ты стала по-другому относиться ко мне, Бусейна… — проронил Таха.

Бусейна почувствовала, что на горизонте — новая ссора, и сказала, вставая:

— Сейчас ты устал… Иди поспи, утром поговорим.

Она ушла, а он не мог заснуть. Он все думал, и сотню раз перед ним проплывало лицо генерала, возглавлявшего комиссию, который медленно, как будто находя удовольствие в его унижении, спрашивал: «Твой отец привратник, сынок?..» Привратник… Что за странное слово, раньше оно никогда не приходило ему на ум и… В этом слове заключалась вся его жизнь… Долгие годы он жил под гнетом этого слова, но стоял насмерть… Он пытался избавиться от него, прикладывал все силы, чтобы через полицейскую школу проложить дорогу в достойную жизнь. Но это слово… Привратник. Оно поджидало его в конце тяжелейшей гонки, чтобы в одно мгновение сломать все… Почему они не проверили его с самого начала? Почему генерал слушал его до конца, восхищаясь ответами на вопросы, а потом нанес ему последний удар: «Встань передо мной, сын привратника… Ты хочешь поступить в полицейскую школу, сын привратника?.. Сын привратника станет офицером?! Боже ты мой!»

Таха заходил по комнате. Он должен был что-то сделать… Он сказал себе, что невозможно терпеть такие унижения и молчать… Но обида не проходила просто так… Постепенно он стал бредить фантастическими сценами мести. Он представлял, как произнесет перед генералами — членами комиссии — впечатляющую речь о равенстве возможностей и прав, о справедливости, завещанной Аллахом и Пророком его, да благословит его Аллах и приветствует. И он будет обличать их, пока от стыда за свой поступок им не захочется провалиться сквозь землю, пока они не извинятся перед ним и не объявят о его зачислении в школу… Он представлял и другую сцену: он держит генерала за воротник и кричит ему в лицо: «А твое какое дело, кем работает мой отец?.. Ах ты, неверный, взятку захотел?» Затем он наносит генералу несколько сильных ударов по лицу, и тот сразу падает на пол, умываясь кровью… Ему всегда виделись такие сцены, когда он попадал в сложные ситуации, с которыми не мог справиться. Однако на этот раз воображения не хватало, и его съедало чувство собственной униженности. Наконец пришла одна идея. Он сел за стол, достал бумагу и ручку и написал крупными буквами наверху страницы: