Нацуо Кирино - Хроники Богини

— Что случилось, господин?

— Унаси, я постарел? — спросил Якинахико молодого слугу.

— Нет, господин, вы даже моложе выглядите, чем когда я вас впервые встретил. Совсем не изменились. Глаз у вас по-прежнему острый, грудь мускулиста, твердость духа вам не только не изменяет, но крепчает с каждым днем. Вы мужчина из мужчин. Прекрасный человек! — сказал Унаси, пытаясь совладать со своими чувствами, и стыдливо опустил взгляд, видимо, решив, что перехвалил хозяина. Застенчивость была еще одним его достоинством.

На следующий день установилась прекрасная ясная погода. Уже совсем близко виднелся густо покрытый каштанником остров Амароми. Корабль, благополучно завершивший плавание, дождавшись прилива, вошел в бухту. Пристань, тянувшаяся с мелководья у самого берега и уходящая в открытое море, была сложена из белого известняка. Голубое небо, море с белоснежным песком на дне, покрытый зеленью остров, белый причал. Якинахико всматривался, не пришла ли встречать его в этот красивый порт Масаго-химэ. Но Масаго-химэ не было видно, вместо нее на берегу стоял мужчина с отсутствующим выражением лица в коротком, выше лодыжки, белом одеянии.

Неожиданно Якинахико почему-то вспомнил тростниковую лодчонку, которую они видели во время плавания, и его охватило плохое предчувствие. Якинахико, не дожидаясь, когда корабль полностью пришвартуется, перепрыгнул на причал. Кормчий и гребцы вышли на борт проводить его, но их лица разом окаменели, когда они увидели встречающего, одетого во все белое. Белое короткое кимоно обозначало траур.

— Господин Якинахико, добро пожаловать!

Человек, ждавший Якинахико на причале, был отцом Масаго-химэ. Был он старейшиной на Амароми. Увидев сдвинутые к переносице брови и будто усохшее от печали лицо. Якинахико сразу почуял беду.

— Что-то случилось?

— Пожалуйста, не удивляйтесь! Масаго скончалась семь дней назад.

Якинахико остолбенел, не в силах поверить в услышанное. Унаси, закричав нечеловеческим голосом, приблизился к старейшине:

— Господин старейшина, да неужели это правда?

На лице мужчины отобразилась мука, он не знал, что ответить. Якинахико сделал Унаси замечание за его грубость и спросил старейшину:

— Вероятно, роды были тяжелыми?

Старейшина медленно покачал головой.

— Нет, роды прошли благополучно. За младенцем присматривает моя жена.

— От чего же она тогда умерла? Эпидемия какая?

— Не знаю, — мрачно ответил старейшина. — Все произошло так неожиданно, совсем не похоже на болезнь. Масаго только произнесла напоследок, что ей на щеку попала холодная вода.

— Холодная вода?

Случаются удивительные вещи! Якинахико, не понимая, что произошло, был в смятении.

— Масаго родила три недели назад. Роды были легкими, она быстро оправилась и с нетерпением ждала вашего, господин Якинахико, возвращения. Ровно семь дней назад, когда она кормила младенца грудью, ей неожиданно стало плохо. Она только успела произнести: «Вода капнула, холодно», и тут же испустила дух. Случилось это так внезапно, что походило на дурной сон. Все были ошеломлены, помочь ей уже ничто не могло.

— Трудно поверить, когда пышущая здоровьем дочь безо всяких на то причин умирает, — горько вздохнул Якинахико. В этот момент Унаси, обливаясь слезами, прошептал ему на ухо:

— Господин, что происходит вокруг нас?

— О чем ты, Унаси?

Унаси прикусил губу, не решаясь сказать. Якинахико хотел поподробнее расспросить Унаси, но его окликнул старейшина.

— Господин Якинахико, пожалуйста, навестите ребенка Масаго.

В сопровождении старейшины они пошли по белой тропинке, выложенной измельченной ракушкой. На вершине холма находился дом на высоких сваях, в нем, облаченная в белое кимоно, их ожидала мать Масаго с младенцем на руках.

— Прощальный подарок от Масаго. — Плача, она протянула ребенка Якинахико. Какой же этот ребенок по счету? Десятитысячный? Десятимиллионный? Якинахико взял на руки ребенка и заглянул в его личико, но ничего особенного не почувствовал. «Хорошо хоть, что не ребенок был причиной смерти Масаго», — подумал Якинахико.

— Как назвали ребенка?

— Масаго сама дала ей имя — Санго, коралл.

Санго-химэ. Теперь белые останки кораллов будут напоминать ему о смерти Масаго. Какое-то несчастливое имя. Якинахико разглядывал младенца, спящего у него на руках. Думал он о том, что ребенок ему совсем не нужен, а лучше бы ему вернули Масаго-химэ. Он невольно прослезился, и старейшина, взяв его за руку, сказал:

— Господин Якинахико, не хотите ли повидаться с Масаго?

— А это возможно?

— Возможно. От нее осталось лишь холодное мертвое тело, но я уверен, что моя дочка будет рада на том свете, если сможет повидаться с вами.

Что-то внутри Якинахико твердило ему: «Не ходи!», но вместе с тем желание еще раз увидеть Масаго-химэ, с которой он был год в разлуке и по которой все это время тосковал, было очень сильным.

В сопровождении старейшины Якинахико направился к могиле на северной стороне острова. На Амароми могилами служили ниши, которые выдалбливали в скале, обращенной к морю. С тревожным выражением лица Унаси следовал на некотором расстоянии за Якинахико и старейшиной. Ястреб Кэтамару сидел у него на левой руке, одетой в перчатку из оленьей кожи.

— По традициям нашего острова сначала, пока не исчезнет плоть, тело отдают на волю ветра и дождя. Через несколько лет кости обмывают в море. Считается, что в этот момент душа впервые поднимается в небо и направляется в страну богов, далеко в море.

Спустившись к скалистому берегу, густо заросшему кустами пемфиса, старейшина стал взбираться по черному утесу. Якинахико и Унаси следовали за ним. Посередине утеса образовалось несколько больших пустых ниш, выбитых волнами. Старейшина поманил путников. Уже по пути они почувствовали сильное зловоние. Якинахико замешкался: «Неужели такой запах тлена испускал труп Масаго-химэ?» Но старейшина не заметил смятения Якинахико и все продолжал махать ему рукой, полагая, что мужа запах не может отпугнуть.

— Масаго здесь, внутри.

Совершенно новый гроб стоял у самого входа в грот. Как и говорил старейшина, крышки на нем не было, чтобы ветер и дождь могли сделать свою работу. Старейшина стал сбоку от гроба, приглашая Якинахико заглянуть внутрь. Якинахико, с трудом терпя зловоние, закрыл нос левой рукой и нехотя подошел ближе.

Внутри, и правда, лежала Масаго-химэ. На выпуклом лбу — четырехугольный оберег из ракушки, глаза закрыты. Лицо осунулось, заострилось, черты сильно изменились. Сложенные руки почернели, начав гнить.

— Масаго! — наконец-то назвал жену по имени Якинахико. И все же он совершенно не мог поверить, что тело в гробу могло принадлежать Масаго-химэ, такой красивой при жизни, что, казалось, не подступиться. Стоило ему только подумать, что он когда-то обнимал владелицу этих неузнаваемо изменившихся останков, как он содрогнулся от страха. Якинахико вспомнил дела давно минувших дней и испугался. Вспомнил он свою покойную жену Идзанами в те времена, когда он был еще богом Идзанаги. Зная, что она умерла, он ужасно тосковал по ней и пустился вдогонку в царство мертвых, Ёми-но-куни. Там, хотя Идзанами не велела смотреть на нее, он нарушил запрет. Не в силах ждать, он посмотрел на нее и увидел истлевший труп Идзанами. То, что открылось его взгляду, было его женой, но уже и не было его женой.