Мария Мур - Жирафа

И мы отправились к Жирафе, вот так, с портфелями, без сменки, ехали на автобусе, потом шли меж одинаковых пятиэтажек-хрущевок, вот она открыла нам дверь, вот мы вошли в ее маленькую квартирку, встали смущенно возле стены, как в школьном коридоре.

Никто из учителей никогда не приглашал нас домой. Это было не принято. Меж учительской и нашей жизнью проходила строгая демаркационная линия, панибратство в те времена не допускалось. Встретить кого-то из учителей в магазине было странным, где-то в подсознании маячило ощущение нелепицы – «как, она тоже ПОКУПАЕТ ПРОДУКТЫ? ГОТОВИТ? ЕСТ?» Представить себе, что учителя существуют где-то вне школьного пространства, было сложно, хоть мы и видели их мужей – мужья преподавателей тоже, видимо, относились к касте человекоподобных роботов.

А тут мы стояли, переминаясь с ноги на ногу, в самой такой обычной, бедненькой квартирке самой нашей необычной училки, которая, казалось, вообще должна была существовать только как дух нудного предмета, маячащий, проносясь под углом к линолеуму, по школьным коридорам. А она, открыв нам дверь, села и взяла на руки своего младенца, мальчика, она сидела и улыбалась, где-то за кухонным косяком мыкался маленький невыразительный носатый муж, готовя нам чай, а Жи... Наталья Николаевна сидела и ничего не говорила, красавица, осиянная светлыми кудряшками, словно Мадонна. Она, оказывается, была совсем юной, у нее были длинные нежные серые глаза и чудесная улыбка, и все, даже незнакомые с живописью каких-то там старых мастеров, уловили эту вечную красоту материнства, исходящую от нашей Жирафы. Все было в ней совершенно – и узкие плечи, и бережно подхватившие младенца руки, и высокая шея, и пышный круп в широкой домашней юбке, – она была возвышена любовью и своим новым долгожданным счастьем, и она показалась нам невероятно прекрасной.

Ребенок тихо вякал, она переводила взор то на него, то на нас, она теперь могла ничего не говорить, не пытаться внушить нам почтение к прекрасному, к литературе там, к языку, к страданиям каких-то вымышленных героев. Она сама дала нам лучший урок красоты и смысла жизни своим чудесным превращением из Жирафы в королеву, и мы млели от нежности и примирения, и – я помню это – все, все, бывшие тогда в гостях у нее, одновременно улыбались.

Я с тех пор видела много мам и детей, я радовалась за своих подруг, когда у всех у нас случилась общая полоса деторождения, мы ходили друг к другу смотреть на новорожденных, умилялись им, дарили подарки. Я много путешествовала и видела матерей разных стран и народов, по-разному пестовавших своих разного цвета деток. Я видела первую неумелую нежность только что родивших, измученных и счастливых женщин в роддомах, я сама переживала весь этот восторг и все эти открытия, но до сих пор образом вечной женственности передо мной возникает она – сутулая, несуразная, узкоплечая, толстоногая, близорукая, сияющая, нежная, любящая, парящая над крошечным детским тельцем Жирафа, Наталья Николаевна, Мадонна наших школьных времен.