Мария Песковская - Там, где два моря

А застольная беседа приобрела уже какое-то новое течение. И мясо не жевалось.

– Да, Татьяна – очень хороший человек, – поддержал Ядренов, – она как чистый родник... Но в качестве жены я ее себе не представлял. Даже когда появилась Машка...

Сказав это, Ядренов бросил взгляд на жену. А Машка чуть не поперхнулась.

Ядренов говорил так, словно ее здесь не было, как не было никогда. Только это было еще не все.

– Ее ведь никто не ждал, – продолжил он ничтоже сумняшеся.

Алла Руслановна – она ведь близко была, совсем рядом. А с дочерью Андрея Ивановича что-то разделяло. Примерно два стула. Да на Машку он и не глядел. И слез ее этих он не видел.

«Извините, что я есть» – как-то напрашивалось, да слова застряли... «В горле», – сказал бы настоящий журналист и поэт-прозаик.

– А я ее видел, еще совсем маленькую, когда она родилась... – сообщил всем Тюрин.

Похоже, ни Тюрина, ни Аллу ничто не смутило в этом разговоре.

– Ехали мы в лифте, кажется, университетского общежития с Татьяной, – вещал Тюрин, – и там была ты... – сказал он, уже глядя на Машу.

– В розовой коляске... – очнулась наконец Марья.

– Точно! А ты откуда знаешь?..

– Маша, давай мы будем называть тебя Масяня, – выдал вдруг Ядренов.

– Давайте, вы не будете. Я и Машкой-то никогда не была, – ответила Маша, ловя отклик в непроницаемом взгляде. Она словно оценку получила. Еще одну.

Злилась она на Ядренова. И на Тюрина. И на себя – еще больше. И искорки ее злости должны были обжигать, да не чужого...

– И ведь могла бы зацепиться в Москве, остаться, – не унимался Тюрин, – могла сделать аборт...

Маша взглянула на гостя уже с неприкрытой неприязнью. «С какой стати?! Вот уж точно...!!!»

«Ты не рассказывай всего... – сказала потом Алла, когда они вдвоем убирали со стола. – Не надо». Добрая женщина.

– Маша, а мама ведь вышла потом замуж?

– Нет. Она всегда любила отца.

– Да, я попробовала джакузи! Это супер! Спасибо тебе.

Аня уже полгода жила в квартире с джакузи и ни разу не принимала ванну с пузырьками. Как-то некогда. Да и шуму много. От пузырьков. А Машка ей объяснила. Заочно.

Спектакль в театре был занятный. Но все эти трюки с фонтаном на сцене и роялем в полете – это слишком, это для наивных провинциалов. Маше, наверное, понравилось.

– У вас в Екатеринбурге есть такие старинные здания? – спросила Аня.

Они проезжали мимо старого, но без архитектурных причуд коренастого здания, похожего на конюшню какого-нибудь графа.

– У нас в Красноярске?.. – поправила Маша и даже растерялась, забыв, что Красноярск старше Санкт-Петербурга и название его не имеет никакого отношения к становлению в Сибири власти красных комиссаров. – Ну да, конечно...

– А погода у вас какая? Холодно зимой?

– Да, примерно как у вас...

«Все примерно как у вас, только меньше в десять раз».

Показалась и слишком скоро скрылась из виду Останкинская башня. Вся в огнях.

Аня зевала, прикрываясь узкой ладонью. Завтра ей, как обычно, вставать ни свет ни заря. И на галеры.

Казенная машина привычно поплутала по московским закоулкам и мягко притормозила у большого типового дома из серого кирпича.

«Вот сейчас откроет дверцу и скажет: давай зайдем хоть на минуту, посмотришь, как я живу», – так думала Маша.

«Вот сейчас закрою дверцу и никогда больше ее не увижу» – так думала Аня. Она явно практиковалась в аутотренинге.

Ну что ж, пора прощаться.

– Если занесет в Красноярск, буду рада тебя видеть, – сказала Маша.

– Спасибо. – Анино лицо осветило на мгновение темноту салона. Аня достала из сумочки белоснежную прямоугольную картонку, – Вот, возьми.

Блестящими буквами было написано: «Анна Андреевна Ядренова. ... по связям с общественностью».

Жаль, что башня телезвездная осталась позади.

А завтра прилетает Яна.

Назавтра в программе был Кремль с палатой Грановитой и все прочее, что негоже оставлять на последний день правильному туристу и до чего нет дела правильному москвичу, который никогда в эти заповедники не забредает. Если сильно не любите приезжих, то есть места, где можно «накрыть» всех разом (медным тазом), и, заметьте, господа, никто из «своих» не пострадает.

Ох уж эти иностранки западные – улыбаются, даже посещая клозеты! Галопом по четырем кремлевским церквям, рысцой через Манеж, и чего она там не видела еще? Уже опаздывала, примеряя на себя мужской ремень, сойдется или нет? «А такой у вас один?» Накрасить губы новой помадой. Уф! Как же сегодня жарко!.. Кажется, чуть вульгарно получилось, хоть и «Шанель». Первый теплый день в столице. Ой, как нехорошо опаздывать на встречу!

Марина Старцева уже через пятнадцать минут будет ждать ее на площади, а она мечется в метро.

«Я буду в оранжевом». Никого в оранжевом около классика не наблюдалось. Маша оглядывалась в отчаянии. Ни по эту сторону от памятника, ни по ту. «Эти их дурацкие переходы!.. Попробуй разберись!» Маша отерла капельки под челкой и побрела в отцовский офис. «Как неудобно! Ну ведь простительно приезжей?..»

Марина Артемьевна улыбалась. Вот она бежит, девочка заполошная, в каких-то несуразных штанишках, почти пляжных. «А впрочем, что это я?..» Надо же, столкнулись почти в дверях ядреновской конторы!

Это все от неловкости – Машка лепетала что-то про большой привет от мамы, про... розовую коляску, про «Сказки далеких островов и стран», которые всегда начинались для нее волшебными словами: «От любящей тети Марины и любящего тетю Марину дяди Сережи»... Но тетю Марину уже ждали дела, и они попрощались.

Миле Савельевне, ведущей сотруднице фирмы, ценному работнику и интересной даме, крайне важно было самой доставить шефу удовлетворяющий последним формальным требованиям вариант отчета со всеми поправками. Она вошла без доклада и застала обрывок разговора Ядренова с дочерью.

– ...разве в этом счастье? В чем счастье, Марья? – как-то несерьезно вопрошал Андрей Иванович.

– В равновесии, – серьезно отвечала Марья Андреевна и с ядреновской иронией в глазах смотрела на Ядренова.

– Ну... где-то близко... – согласился он.

– Вам надо подстричься, Андрей Иванович, – сказала Мила Савельевна.

«Имиджмейкер, наверное», – подумала Маша и с интересом посмотрела на даму. Дама была немолода, полна телом и душой и в меру стервозна. Все в меру. По всем четырем пунктам. Маленький крестик на золотой цепочке опускался в складку ее бюста, закрытый другим кулоном – где-то она уже это видела, где? – какая-то особая манера у москвичек: «деликатно» прикрывать другой золотой бляхой православный крест.

– Как правильно: Пэт Мортигь е р или Пэт М о ртигьер? – спросил Машу Ядренов, чиркая ручкой на листе хорошей финской бумаги.