Дочь Шидзуко

Однажды, когда она училась в одиннадцатом классе, ей нужно было выйти к доске и коротко, за три минуты, рассказать о картине Моне «Гладиолусы», которой она всегда восхищалась. Юки никогда не робела перед аудиторией. Приветливо улыбнувшись одноклассникам, преподавателю, она быстро раскрыла блокнот с планом выступления. Первая запись была такова: «Зонтик Камиллы». В левом верхнем углу полотна Моне изображена жена художника с зелеными зонтиком в руках. С этой детали Юки собиралась начать, потому что считала ее самой впечатляющей. Она обвела взглядом класс, вздохнула, готовясь... и вдруг потеряла дар речи. В голове все смешалось. Почему зонтик? Что в нем особенного? Чем хуже цветы или небо? А мазки? А цветовая гамма? В следующий миг она поняла, что об этой чудесной картине за три минуты ей не рассказать, и за три часа — тоже, даже за три дня. Своеобразие этой картины, ее неуловимую красоту невозможно передать словами. От нервозности, и растерянности не осталось и следа — она чувствовала себя безмерно счастливой. Три минуты она простояла, не проронив ни слова, улыбнулась, поклонилась аудитории и села на место. Теперь, вспомнив это, она считала, что поступила тогда правильно. Самое лучшее, что она могла сделать, — просто промолчать, а потом, после такого своеобразного комментария, сесть на место и продолжать тихо радоваться, представляя ярко-синие и зеленые мазки полотна Моне.

Юки положила руку на ящик, в который снова упаковала мамины вещи: образ мамы не соизмерим с ними. Это все равно, что рассказать о картине Моне за три минуты. Ну, возьмет она с собой десять ее вещей или двадцать — что это даст? Мама — не набор платьев, драгоценностей и фотографий. Какое именно платье точнее сохраняет ее образ? Нет, эта затея не годится, твердо решила Юки. Забрать часть вещей, а остальное оставить — это только разрушит гармоничный образ мамы, сохранившийся в памяти. Он даже может исчезнуть, как исчезли шарики от моли. А это будет непростительная ошибка.

Юки встала и выключила лампочку под потолком. В наступившей темноте луч ее фонарика высветил коробки, стоящие вдоль стены. Она подошла к одной из них. На белой наклейке можно было легко разобрать аккуратный почерк матери: «Акварели Юки (5-й и 6-й классы)». Во всех коробках хранились вещи, связанные с детством Юки. «Когда мы с тобой обе состаримся, будем все это перебирать и вспоминать твое детство», — говорила тогда мама. Увы, вместе им состариться не придется.

Все в порядке, уговаривала себя Юки, хотя на душе скребли кошки. Эти вещи не сделают ее воспоминания более достоверными. В ее альбомах остались рисунки нарядов, которые ей шила мама, и посуды, которую они вместе покупали. А главное — в ее памяти хранится все, до мельчайших деталей. Пусть нам не дано состариться вместе. Если я доживу до преклонного возраста, буду тешить себя прекрасными воспоминаниями о том времени, когда мы были неразлучны.

Открыв люк, Юки спустилась в чулан, примыкавший к бывшей комнате матери, и вышла в комнату. Посветила фонариком по полу — ничего, кроме стопки журналов и газет, сдвинутой к стене. Эта комната уже много лет нежилая — наверное, так же будет выглядеть и комната Юки. Мачеха, конечно, выбросит ее письменный стол и кровать, даже ее стеганый матрас и те книги, которые она не возьмет с собой в Нагасаки.

Юки тихо пробралась в свою комнату, в темноте переоделась в пижаму и легла. Как будет выглядеть сельский пейзаж, который откроется ей из окна поезда, мчащегося в Нагасаки? Квадраты рисовых чеков уже заполнены коричневатой жижей. Через месяц они зазеленеют.

«Мы с мамой в дороге, — думала Юки. — Мы не оставляем позади себя ничего, кроме пустого пространства. Но когда-нибудь и они, эти пустоты, зазеленеют».

МОЛЧАНИЕ ВЕСНЫ (март 1975)

Прошла неделя с тех пор, как Юки уехала в Нагасаки поступать в колледж. Ее отец Хиде- ки, вернувшись с работы, увидел картонные коробки, стоящие на улице, у двери дома. Восемь коробок, уставленных в два ряда, казалось, только и ожидали, чтобы за ними приехал грузовик. Хидеки сразу же отправился на кухню, где его жена Ханаэ, должно быть, готовила ужин.

— А зачем ты вынесла эти коробки? — спросил он.

Ханаэ резала овощи. В раковине валялись кожура помидоров, морковные хвостики, луковая шелуха. Ханаэ прекратила стучать ножом, но не повернулась к мужу.

— Юки не взяла это с собой, и я сочла себя в праве все выбросить.

— А что там? — поинтересовался Хидеки. Он догадывался, что в коробках лежало то, что

1 пл

Ханаэ не принадлежало. — Это вещи Юки, которые она решила оставить?

Ханаэ снова застучала ножом.

— Коробки с этими вещами отнесли на чердак еще до моего появления в твоем доме. Там старая одежда и какие-то детские вещи. На чердаке еще полно всякого барахла.

Хидеки промолчал. Когда заходил разговор о его первой жене Шидзуко, Ханаэ никогда не произносила ее имени, и эта ханжеская манера его коробила.

— Если бы Юки нужны были эти вещи, она бы их забрала, — сказала Ханаэ.

— Не уверен, — Хидеки стоял с «дипломатом» в руках, не зная, куда его поставить, — все кругом было чем-то занято. — Может, она не взяла эти коробки потому только, что их негде будет разместить. Судя по адресу, она живет в одной из меблированных комнат, там, наверное, и так тесно. Да, у нее могло попросту не хватить денег, чтобы отправить вещи багажом. Теперь она, наверное, будет едва сводить концы с концами, но потом... Возможно позже, когда все утрясется, она захочет, чтобы мы отправили ей эти вещи.

Ханаэ резко повернулась к нему.

— Послушай, не доводи меня! Ты совершенно не занимался ее воспитанием. Ты позволил ей уехать и не знаешь даже, где она будет жить и на какие шиши. Ее судьба меня не слишком волнует. Эта эгоистичная особа прорвется. Но что подумают наши соседи? Они, разумеется, будут судачить: злая мачеха выгнала из дома бедную падчерицу! Она действительно уехала ни с того, ни с сего. Можно сказать, сбежала, не посвятив нас в свои планы. А когда все узнают, что она даже не навещает нас, навешают собак на меня одну!

Хидеки, поставив «дипломат» на пол, протянул руку, чтобы успокоить жену, но она отстранилась и натужно засмеялась:

— Она так обставила свой отъезд, что дураку понятно: она никогда нам не напишет и ни о чем не попросит. Не удивлюсь, если ты ничего не услышишь о ней. Разве что сообщит через четыре года, что окончила колледж и уезжает куда-то еще. Или что выходит замуж. А может, и про это не узнаешь.

Хидеки еще раз вспомнил утро, когда уезжала дочь. Спустившись в кухню, когда они с женой завтракали, стоя в дверях с чемоданом в руке, она заявила:

— Я оставила свой адрес возле телефонного аппарата на тот случай, если вам понадобится со мной связаться. Но если ничего важного у вас не произойдет, можете мне не писать. Думаю, я тоже писать не буду.