Карен Бликсен - Из Африки

То, что его нашел не кто-то из африканцев, а именно Каманте, было удачей: в отличие от своих соплеменников, Каманте симпатизировал старику. Тот даже вызывал у него интерес, будучи, как и он сам, отклонением от нормы; Каманте по собственному желанию носил ему куриные яйца и приглядывал за его боями, чтобы они совсем не разбежались.

Старик лежал навзничь, его шляпа откатилась в сторону. Глаза его остались приоткрытыми. Смерть придала ему собранный вид. «Все кончено, Старый Кнудсен», — подумала я.

Я захотела отнести его в бунгало, но звать на помощь кикуйю, работавших неподалеку на своих шамба, было бессмысленно: они унесли бы без оглядки ноги, поняв, для чего понадобились. Я велела Каманте бежать в дом за Фарахом, но Каманте не двинулся с места.

— Зачем мне бежать?

— Сам видишь, — ответила я. — Не могу же я тащить старого бвану одна, а вы, кикуйю, такие ослы, что боитесь мертвых.

Каманте издал еле слышный смешок.

— Ты опять забыла, мсабу, что я христианин.

Он поднял старика за ноги, я — за голову, и мы вдвоем отнесли его в бунгало. По пути нам пришлось несколько раз останавливаться и класть его на землю, чтобы передохнуть; потом Каманте вытягивался и устремлял взгляд на ноги Старого Кнудсена, что, видимо, было частью обращения с мертвецами, которому его научили в шотландской миссии.

Когда мы положили мертвого на кровать, Каманте обшарил комнату, а потом кухню в поисках полотенца, чтобы накрыть лицо трупа, однако был вынужден довольствоваться газетой.

— Так поступали христиане в больнице, — объяснил он мне.

Еще долго после этого Каманте доставляло удовольствие вспоминать о проявленном мною невежестве. Он работал бок о бок со мной в кухне, полный скрытого торжества, а потом вдруг разражался смехом.

— Помнишь, мсабу, как ты забыла, что я христианин, и решила, что я испугаюсь помочь тебе нести Msungu Mzee — старого белого?

Каманте-христианин перестал бояться змей. Я слышала, как он объяснял другим парням, что христианин в любой момент может раздавить ногой голову самой сильной змее. Я не видала, чтобы он претворил эту теорию в жизнь, зато однажды наблюдала, как он застыл с непроницаемым выражением лица, заложив руки за спину, неподалеку от хижины, на крышу которой заползла африканская гадюка. Все дети с криком разбежались, словно их раскидал ветер, а Фарах поспешил в дом за ружьем, чтобы пристрелить гадину.

Когда все было конечно и ветер улегся, Ньоре, сын Сайсе, спросил Каманте:

— Почему же, Каманте, ты не наступил этой страшной змее на голову и не раздавил ее?

— Потому что она была на крыше, — последовал ответ.

Однажды я вздумала пострелять из лука. Я была достаточно сильной, но мне все равно было трудно согнуть лук, который преподнес мне Фарах. В конце концов, после длительной тренировки, я стала умелой лучницей.

Каманте был тогда еще очень мал; он наблюдал за моими тренировками, питая сомнения насчет их успешности. Однажды он спросил:

— Ты остаешься христианкой, когда стреляешь из лука? Я думал, что христиане стреляют из ружья.

Я показала ему в своей иллюстрированной Библии картинку к истории о сыне Агари, где говорилось: «И Бог был с ним; и вырос он, и жил в пустыне, и стал стрелком из лука».

— Значит, он был, как ты, — заключил Каманте.

Каманте умел обращаться с захворавшим зверьем не хуже, чем с моими пациентами из числа своих соплеменников. Он вытаскивал занозы из собачьих лап, а однажды вылечил пса, укушенного змеей.

Одно время у меня в доме жил аист со сломанным крылом. Это была птица с характером: она свободно разгуливала по комнатам, а у меня в спальне затевала безжалостные дуэли со своим отражением в зеркале, отчаянно хлопая крыльями. За Каманте аист ходил по пятам, причем создавалось полное впечатление, что он подражает его деревянной походке. Ноги у обоих были одинаковой толщины. Африканские мальчишки знали толк в карикатуре и визжали от восторга при виде этой пары. Каманте понимал, чему они смеются, но он никогда не обращал внимания на то, что о нем думают окружающие, поэтому невозмутимо отправлял мальчишек на болото, собирать для аиста лягушек.

На попечении Каманте находилась также Лулу.

Каманте проник ко мне в дом с равнины, а Лулу — из джунглей.

К востоку от моей фермы лежал заповедник Нгонг, представлявший собой девственный лес. Я испытывала грусть, когда сводили старые леса, сажая на их месте эвкалипты и различные акации. Этот лес мог бы стать уникальным пригородным парком, но ему была уготована иная судьба.

Африканские джунгли — загадочное явление. Они напоминают старый густой ковер, кое-где вылинявший, а кое-где почерневший от старости, однако сохранивший сочность всех тонов зеленого. Неба сквозь кроны не видно совсем, однако сюда все равно проникают солнечные лучи. Серые лишайники, свисающие со стволов, как бороды старцев, и вездесущие лианы придают джунглям таинственность.

Я ездила туда с Фарахом по воскресеньям, когда на ферме нечем было заняться, и с удовольствием взбиралась на склоны, спускалась в низины и преодолевала извилистые водные потоки. Воздух в джунглях был прохладным, как вода в ручьях, и насыщенным ароматом цветов. В самом начале сезона дождей, когда зацветали лианы, запахи цветения накатывались на путешественника, как разноцветные волны. Лесной волчеягодник, распускающийся мелкими клейкими розовыми цветочками, пахнет очень сладко, как и дикая лилия. Там и сям свисают на веревках полые древесные стволы, подвешенные кикуйю как ульи для медоносных пчел. Однажды на лесной дороге нашему взору предстал присевший отдохнуть леопард — излюбленный ковровый рисунок.

Высоко над землей обитал воинственный и скандальный народец — маленькие серые обезьянки. Прошмыгнувшая по ветвям обезьянья стая надолго оставляла после себя неприятный мышиный дух. Шорох над головой почти всегда свидетельствовал о перемещении этих созданий. Простояв в неподвижности какое-то время, можно было приметить среди листвы таких же неподвижных обезьян, а чуть погодя обнаружить, что их вокруг полным-полно: почти на всех ветвях висели, как спелые плоды, серые или темные — в зависимости от освещения — тела, оснащенные длинными хвостами. Обезьяны издавали запоминающиеся звуки — нечто вроде поцелуя, завершавшегося покашливанием. Если я пробовала подражать им с земли, то они начинали взволнованно вращать головами; одно мое неосторожное движение — и они мгновенно пускались наутек. Сначала еще можно было определить по колеблющимся ветвям траекторию их бегства, однако они быстро скрывались в лесной чаще, как косяк рыб в морской толще.

Как-то раз мне довелось увидеть в разгар жаркого дня на узкой тропе редкостное создание — огромного лесного кабана. Он стремительно прошмыгнул мимо меня за зеленым занавесом вместе со свиньей и тремя поросятами. Солнце светило мне в глаза, и эти существа показались мне то ли барельефами, то ли отражениями в лесном пруду, то ли видениями из далекого прошлого.