Михаил Барановский - Форточка с видом на одиночество (сборник)

– Привет, Полина.

– Привет, Кирюша! А я в Сочи.

– С кем? – спрашиваю.

– С Аликом, – отвечает как ни в чем не бывало, как будто это совершенно нормально, что она вдруг оказалась в Сочи с каким-то идиотским Аликом. – Ты его не знаешь. (И знать не хочу!) Он классный. Море прекрасное, солнце чудесное, питание великолепное. Все замечательно. А сейчас, в эту самую минуту, что я с тобой разговариваю, Алик делает мне массаж.

– Класс, – выдавливаю.

– А что у тебя?

– А мне отрежут ноги, – говорю. И кладу трубку.

– Я знаю, – говорит Борька. – Я недавно был в консерватории… Тебе надо в консерваторию.

– Что я забыл в консерватории?

– Это то, что доктор прописал. Туда ходят одинокие, тонко чувствующие девушки. Главное – не теряйся. Сразу бери быка за рога. Поговори о концерте, попроси номер телефона и – она твоя.

– Кто?

– Ну, откуда я знаю? Какая-нибудь девушка… из консерватории.

– А как же Полина? – интересуюсь.

– В консерваторию! – кричит. – Я сказал – в консерваторию!

Вообще-то я бы хотел научиться играть на саксофоне…

В консерватории действительно много одиноких девушек. Не знаю, все ли они такие, как говорит Борька, – «тонко чувствующие». Но сразу видно – одинокие. Я высматриваю их в подзорную трубу. Ее подарил мне папа на день рождения. Пятидесятикратное увеличение! Первоклассная штуковина. Все эти тонко чувствующие девушки сразу становятся ровно в пятьдесят раз мне ближе. Кажется, я даже слышу, как они дышат. Или это виолончель? Кажется, чуть протяни руку и дотронешься до щеки, и ненароком отвлечешь от Сен-Санса. Увеличение подзорной трубы равно отношению фокусного расстояния объектива к фокусному расстоянию окуляра! Они внимательно слушают классическую музыку. Да.

Действительно ли их так волнует этот Сен-Санс? Меня он что-то не особо трогает. Может быть, мои чувства не так тонки? Вдруг огрубел слух мой, ожесточилось сердце мое, заросли мои слезные каналы?

Лица у них такие напряженные: то ли от музыки, то ли от длительного одиночества – не могу понять. Этого нельзя определить даже с помощью пятидесятикратного увеличения.

Я не умею знакомиться с девушками. Всегда очень волнуюсь в таких ситуациях, когда нет права на ошибку. Ты должен сказать такое… Что-то такое, чтобы она сразу подумала: вот это да! Какой удивительный человек! Это должна быть одна короткая, емкая фраза, которая убивает наповал. Потому что в этом случае у тебя есть только один выстрел, и ты должен за минимальное время попасть точно в цель. Очень часто – в движущуюся цель. Для этого требуются стальные нервы, холодная голова и взгляд тигра…

Ничего этого у меня нет.

В гардеробе, в очереди за вещами, прямо передо мной стоит красивая девушка. Она стоит вполоборота. Очередь продвигается медленно. Потому что в гардеробе в таких местах всегда работают исключительно старушки. Может, даже они очень спешат, но все равно получается медленно. Потому что молодой человек и старый живут в разных временных консистенциях. Даже химические процессы у них протекают с разной скоростью. Поэтому молодым кажется, что все происходит слишком медленно, в то время как старушкам представляется, что они просто летают среди этих вешалок.

Вот я смотрю на очередь и думаю, что ведь и сто лет назад люди ожидали здесь свои вещи после концерта, только они все уже умерли – эти люди. Целая очередь отправилась на тот свет. И те, что сейчас стоят с номерками в руках, через сто лет все умрут. И тут будут стоять совсем другие люди… А музыка будет звучать одна и та же – в консерватории всегда будут играть Сен-Санса! И знаете, что я думаю: «А вот я-то не умру! Не умру и все!» Мне иногда на самом деле так кажется.

А она, ну, эта девушка, стоит и время от времени накручивает на палец прядь своих волос или изучает от нечего делать свои ногти. Меня все в ней устраивает. Вот с какой девушкой я бы хотел завести серьезные отношения. Но как их завести? Я, конечно, мог бы спросить у нее какую-нибудь ерунду типа: «Который час?» Или: «Мы с вами раньше где-то встречались? Нет, правда, мы с вами где-то встречались?»

А что дальше? Ну, что? Внешность у меня так себе, средняя, не располагает к желанию немедленно познакомиться, не выходя из очереди за вещами, несмотря на то что старушки-гардеробщицы, как нам кажется, достаточно медлительны. Чтобы меня полюбить, нужно время. Не очень много, но какое-то время все же нужно затратить, чтобы понять, какой я замечательный человек, какой у меня богатый внутренний мир и все такое. Я думаю, ко мне легко привыкнуть. Ко всему хорошему привыкаешь быстро, а отвыкаешь медленно.

И вдруг у девушки выпадает из рук номерок. Я тут же бросаюсь, чтобы его подхватить. Я сразу понимаю, что паркетный пол консерватории не остановит его стремительного падения, что его не задержит ни фундамент здания, ни земная кора, ни базальтовый слой, ни что бы там ни было еще… На моих глазах этот чертовый номерок ускользает прямиком в преисподнюю. И вот только от моей расторопности, от молниеносности моих реакций зависит всё: все тайны Вселенной, все надежды человечества на светлое будущее. А девушка, вероятно, никак не рассчитывала на такую самоотверженность со стороны совершенно незнакомого ей человека. Она предпринимает тщетную попытку спасения номерка, положившись исключительно на собственные силы. Это чрезвычайно неразумно, глупо и очень самонадеянно с ее стороны.

– Извините, – говорю, потирая ушибленный лоб и протягивая ей номерок.

А она, схватившись за свой:

– Черт, что это было?

– Я хотел вам помочь…

– Большое спасибо, – отвечает, а в голосе ни обертона благодарности.

Тем не менее я подал ей пальто, не обращая внимания на нестерпимую боль в области надбровных дуг.

– Как вас зовут?

– Ирина.

– А меня Кирилл. Я вас провожу.

– Спасибо, не надо.

– Вам понравился концерт? – завожу разговор.

– Да, – лаконично так заявляет.

Конечно, я надеялся на более развернутый ответ. В конце концов, как мне кажется, я этого вполне заслужил. Заслужил мало-мальского внимания с ее стороны.

– Знаете, – говорю, – я заметил, что вот не все музыканты играли одновременно. Некоторые подолгу сидели на сцене и вообще ничего не делали. Особенно виолончелисты и мужик с тарелками.

– С литаврами.

– Точно он. Вы тоже обратили внимание?

– Вы это серьезно?

– Конечно. Если бы я был дирижером, то непременно проследил за тем, чтобы все в полной мере отрабатывали свою зарплату.

– Они отрабатывают, – вступается за музыкантов. – Дело в том, – говорит несколько высокомерно, как мне кажется, – что, если вы заметили, музыканты играют по нотам. И у каждого есть своя партия.

– Ну, не знаю, – говорю. – В любом случае можно было бы играть погромче и прибавить басов. Но в целом мне понравилось.