Азарий Лапидус - Падающие в небеса

– Хорошо, я согласен работать с вами. Что мне нужно делать?

Борн удовлетворенно выдохнул. До последнего мгновения он опасался, что Эйнштейн откажется, и тогда придется обращаться к кому-нибудь другому, способному справиться с поставленной задачей, а таких людей Макс не знал. Он, опасливо оглядевшись по сторонам, открыл портфель, достал оттуда большую тетрадь в темно-коричневом кожаном переплете и протянул ее Альберту.

– Почему вы так подозрительно оглядывались по сторонам? – спросил, улыбаясь, Эйнштейн, но улыбка моментально слетела с его лица, когда он увидел, что после этого вопроса Борн стал еще серьезнее.

– Здесь, Альберт, и кроется одна из причин, по которой мы решили просить вас о помощи. Кто-то пытается похитить труды, оставшиеся после смерти Минковского. Даже в дом к его вдове залезали. Судя по всему, ищут работы последних лет, так или иначе связанные с вашими исследованиями…

Эйнштейн прервал Борна:

– Но почему они у меня не ищут?

– Не могу ответить на этот вопрос, но думаю, что, может быть, скоро влезут и в вашу квартиру, а кроме того, извините меня, ваши работы очень трудны для понимания даже многим ученым, в отличие от математической формализации работ Минковского. И наконец, у вас ведь швейцарское гражданство, а преследователи, насколько я понимаю, борются за чистоту рядов именно в Германии.

– Странные вещи вы рассказываете. Если бы я не был хорошо знаком с Гильбертом и не знал вас, то подумал бы, что скорее ваши поступки больше напоминают мне сумасшествие, чем действия оппонентов.

Борн укоризненно покачал головой:

– Вы не правы, Альберт. Ведь на ваших публичных лекциях довольно часто раздаются свист и постукивание ногами. У вас не возникает мысли, что за всем этим кто-то стоит, тот, кто способен стать реальной угрозой для развития человечества?

– Конечно, нет. Десяток психов не могут представлять опасность для эволюционного движения цивилизации, в котором мы с вами ежесекундно принимаем участие, направляясь только вперед. Скорость его определяете вы, я и многие наши друзья, а не горстка накурившихся опия идиотов.

– Хочется верить! – Борн устало потер глаза.

Он не собирался дальше продолжать дискуссию, хотелось быстрее передать тетрадь Эйнштейну и на ближайшем поезде уехать в Геттинген, но ему вспомнилось испуганное, беззащитное лицо Августы Минковской в ту минуту, когда в кабинете покойного мужа обнаружилась пропажа. Поэтому Макс решил добавить еще несколько слов на эту тему.

– Дай бог, чтобы вы оказались правы, но я не удивлюсь, если очень скоро этот, как вы выразились, «десяток психов» сожжет в университетском дворе наши книги, а нас выгонит из Германии.

– Чушь! Сейчас на дворе двадцатый век, а не мракобесное Средневековье! – воскликнул Эйнштейн. – Я сам был третируем моими профессорами, которые не любили меня из-за моей независимости и пытались закрыть путь в науку, но это совсем другое, нежели то, что говорите вы. Все, достаточно фантазировать, давайте перейдем к реалиям. Что я должен сделать?

Борн, довольный, что наконец появилась возможность закончить неприятную тему, с радостью перешел к обсуждению работы с наследием Минковского: – Посмотрите тетрадь, которую я вам передал. Вы увидите записи профессора. Далее на их основе я сделал анализ о собственной энергии электрона при ускоренном движении, для которого можно указать точное решение.

– Это интересно, – произнес вслух Эйнштейн так, как будто разговаривал сам с собой.

– Вот видите! Поэтому мы с профессором Гильбертом и решили предложить вам познакомиться с материалами Минковского. Замечательно, если удастся сделать новую статью, если нет, то используйте материалы по вашему собственному усмотрению.

– Это интересно, – вновь сказал Эйнштейн, и Борн не понял, слышал ли Альберт его последние слова.

От своих друзей Макс знал, что, если Эйнштейну приходит в голову какая-то мысль, он перестает замечать мир вокруг себя, погружаясь в свое собственное не доступное ни для кого пространство. Особое состояние аутизма, из которого через определенный промежуток времени Альберт возвращался и продолжал быть обычным, может быть, немного странноватым человеком.

Прошло несколько минут, прежде чем Эйнштейн как ни в чем не бывало спросил:

– Что вы ожидаете увидеть по результатам моей работы?

– Абсолютно ничего. Если получится выпустить какие-нибудь материалы памяти Германа Минковского, будет замечательно, нет – тоже не страшно. Главное, чтобы вы могли воспользоваться идеями покойного профессора.

– Я понял. Конечно, я помогу вам, и надеюсь, получится интересный материал. Но не обещаю, что это произойдет достаточно скоро, поскольку я получил предложение занять должность ординарного профессора в Цюрихе и сейчас должен буду сосредоточиться на своем курсе.

Борн понимающе покачал головой, для него главным являлось согласие Эйнштейна начать работу с тетрадью, а какой будет результат, сегодня, в феврале 1909 года, сказать сложно. Одно успокаивало: в профессиональном мире Эйнштейн был известен своей безукоризненной порядочностью, и передача ему тетради равносильна ее помещению в банковский сейф. С ней ничего не могло произойти, а кроме того, если даже одна строчка наследия профессора может быть использована в работах современных физиков, это будет самым большим вкладом в дело увековечивания памяти великого ученого Минковского.

Эйнштейн принялся с интересом листать тетрадь, останавливаясь на страницах с математическими формулами, потом он просмотрел записи Борна и поднял глаза, в которых, как и прежде, забегали озорные искорки.

– Вы предлагаете интересные вещи, но по поводу вот этих расчетов, – Эйнштейн ткнул пальцем в написанные формулы, – я мог бы поспорить. Смотрите…

– Альберт, – перебил его Борн, – если можно, то не сейчас. У меня меньше чем через полтора часа поезд, а до вокзала надо еще добраться. Так что, можно сказать, ни осталось ни одной минуты.

Эйнштейн надул губы, как ребенок, у которого злая няня отняла любимую игрушку:

– Как хотите.

– Нет, вы меня не поняли. Я очень хочу, но в данный момент тороплюсь. Надеюсь на скорую встречу.

– Доброй ночи! – как ни в чем не бывало произнес Мотя.

– Я-я… Вот, не спится, вот и забрел, сам не знаю… – попытался сбивчиво объясниться Сапожников.

– Прекрати, Миша! Я сразу же понял, зачем ты появился в моем доме.

– Зачем? – Сапожников все еще продолжал свою игру, надеясь оправдать свое появление в кабинете Липсица случайностью.

– Миша, скажи мне, ты правда настолько забыл меня? Неужели ты не помнишь, что я был чемпионом Москвы по шахматам и мог с ходу решать любые логические задачки?