Наталья Копсова - Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов

Как радостно, как покойно и тихо мне было дома. Прошло всего лишь пять дней, как я вернулась из санатория, а такое было чувство, будто бы сначала умерла, а сейчас вновь родилась на этот свет совершенно новой и иной, хотя и с полной памятью о своей прежней жизни. То, однако, была вовсе не эмоциональная: иногда восторженная, а иногда горечью саднящая память, а скорее приятное, спокойное и благодарное воспоминание о некогда прочитанной глубокой и умной книге.

И по-прежнему улыбались мне в доме загадочным своим мерцанием вращающиеся позолоченные часы-купол, белоснежная наяда из алебастра, внешне напоминающая меня и за время моего отсутствия лишившаяся одной руки и куска постамента, ласковым и приветливым движением-изгибом вперед оставшейся руки от всей русалочьей души приветствовала хозяйку по возвращении. Подросшее деревце драцены по-дружески старалось коснуться меня своими плотными, мечеобразными листьями; даже художественные пейзажи суровых норвежских красот здорово смягчили, казалось, изображаемые погодные условия.

Я замерла, явственно почувствовав, как предельно мягкая, струящаяся перламутрово-золотистым сиянием, глубоко спокойная, безмятежно сладостная энергия неслышно вливается в мои поры, кожу, душу, голову, грудь, сердце в эти удивительные, чудесные, тихие дни. Вправду, видимо, говорят мудрые люди, что лучшая из судеб – это жить в полном ладу с самим собой и с окружающим миром.

Призывная телефонная трель резко вывела меня из состояния молчаливой созерцательности, пришлось выйти из медитации и двинуться поднимать трубку, хотя шлейф из вздохов сожаления до конца сопровождал меня на всем пути к аппарату.

– Хэллоу-у… – ответила я, зачем-то искусственно занизив голос и в типично английской, слегка снобистской, на взгляд других народов, манере.

– Привет старой, дорогой и боевой подруге! – засмеялся в трубке необычайно знакомый, но основательно мною подзабытый густой мужской баритон. С мучительнейшими усилиями я принялась раздумывать, кто бы мог это быть, но на ум ничего более-менее подходящего так и не приходило. Но эти интонации… Это характерное легкое придыхание в начале каждого слова… Прямо-таки до ужаса все родное, будто бы миллионы раз ранее слышанное, хотя только лишь в воображении… Может быть, это мой отец обо мне вспомнил?

– Привет и вам… Здравствуйте, а скажите, пожалуйста, кто это говорит?

– Милая Вероника, так ты подумай сама хорошенько. Неужели же ты меня не узнаешь? Даже обидно!

– К сожалению своему пока не очень… А вы звоните из Москвы?

– Вот и нет, наше солнышко, не из Москвы. Я нахожусь в Осло и из Осло звоню. Как только со всякими неотложными делами расквитаюсь, так сразу же соберусь к вам с Вадимом в гости.

«Боже ты мой, да кто же это звонит? Ну не могу узнать человека по голосу, прямо стыдно. Может быть, Руслан, который теперь Вениамин Круг. Может быть, он приехал в Норвегию с какой-нибудь правительственной делегацией? – думалось мне в легкой малоконтролируемой панике. – Но вроде бы Руслан обычно говорит медленнее, взвешеннее и как бы таинственнее. Вдобавок он как бы невзначай чуть-чуть давит собеседника интонационно, а голос его басит сильнее и глубже. Нет, это кто-то другой звонит и сообщение у него весьма важное, хотя и прикрытое этаким порхающим балагурством».

– А, так с Вадимом вы уже успели раньше поговорить?

– Ника, ну в самом деле не может такого случиться, чтобы ты так долго меня не узнавала. Ты мой опус о себе читала?

Я так и села, скорее упала, едва-едва не промахнувшись мимо, на бордовенькую кушетку в коридоре.

– Маратик, неужели это ты? Неужели ты в Норвегии? Сколько же лет, сколько зим от тебя ничего не было слышно!

– Вот представь себе, Ника, да! Я в Норвегии собственной персоной. Вадим, кстати, знал о моем назначении сюда, ведь сам помог с кое-какой информацией и по моей просьбе переговорил кое с кем в Осло; но, скорее всего, он просто закрутился в делах и не успел тебе сказать.

– Маратик, как же несказанно я рада тебя слышать. Какая чудесная неожиданность. Ты насколько сюда приехал? В отпуск или в командировку?

– И не то, и не другое, подруга дорогая. Я же сказал о назначении и уже три дня работаю в нашем посольстве в Осло. Российские посольство и консульство расширяются. К уже существующим сейчас пристраиваются новые строения с новейшим же оборудованием, но в том же архитектурном духе, плане и разрезе. Здесь, в Норвегии, я буду существовать в качестве технического эксперта по строительству. Так что явился в прохладную вашу Скандинавию никак не меньше, чем года на три, а то, может, и на все четыре получится.

– Огромное тебе, милый Маратик, спасибо за присланный рассказ. Необыкновенно приятно было на душе, что старый друг так хорошо меня помнит и так великолепно мастерски описывает. Я абсолютно искренне считаю, у тебя замечательный литературный дар. Его следует всемерно развивать и потому продолжать сочинять дальше и больше. Мы все еще будем гордиться тобой!

И тут наступила в нашем разговоре продолжительная пауза. Верно, на том конце провода товарищ мой сильно зарделся от смущения и приятных сердцу, но неожиданно нахлынувших воспоминаний и теперь не совсем знал, как подобрать толковый ответ на такие восторженные похвалы. Вдруг дернул меня лукавый неудачно пошутить, хотя цель-то я имела благородную – хотела вывести друга из психологического ступора.

– Да, кстати, Марат, тебя часом прислали не в качестве замены прежних, недавно высланных российских разведчиков? А то берегись, за ними тут упорно охотятся всякие малоприятные, но по виду обманчивые норвежские контрразведчики. Даже бывшего завхоза-добряка норвежцы чуть ли не в подрывники-террористы записали. Тебя-то они точно вскоре объявят главным агентурным резидентом. Кстати, а кто теперь у вас новый завхоз?

– В твоих словах, Вероника, всякий раз проступает грациозная ирония чрезвычайно умного и воспитанного человека. Это и не удивительно, ты ведь теперь в дополнение ко всему системный аналитик, если не ошибаюсь? Пока и привет мужу, ко мне пришли по срочному вопросу. Потом вам перезвоню!

В то же мгновение в трубке раздались короткие, мне показалось, нервные и раздраженные сигналы отбоя.

Да, личная глупость – опасное оружие, особенно когда такое тупое. Но что же с ней поделаешь, когда она неподконтрольно из тебя лезет, так и норовит ввернуть что-нибудь этакое. Вот, теперь обидела давнего друга и хорошего человека. Это же надо такое сморозить-пожелать! Боже, какая чушь!

В смущении и смятении чувств, в приступе острого недовольства собой, как утопающий хватается за соломинку, так я привычно схватилась за «мышку», точнее, села к компьютеру, чтобы абстрагироваться хотя бы на время от малоприятных размышлений о собственном человеческом несовершенстве.