Татьяна Догилева - Жизнь и приключения Светы Хохряковой

– Входи! – крикнула я безбоязненно, и вошел мужчина.

У меня горела слабая настольная лампочка, и в полумраке я не признала вошедшего. Испугалась, хотела закричать, но он приложил указательный палец к губам и сказал: «Тихо!» И я онемела, потому что сразу узнала голос. Он бесшумно переместился к стулу и без приглашения уселся.

Я натянула простыню до подбородка, потому что была в маленькой ночной рубашке.

– Здравствуй, Пепа Ванхох, гражданка Долины Соматэ. Не ждала? – Глаза его поблескивали в полумраке, а голос был как раньше, все с той же насмешливо-веселой интонацией. Мне стало почему-то очень жарко под простыней.

– Тебя – нет. Но кого-то из ваших поджидала, не могли же вы на меня плюнуть. Конечно, иногда такие мечты меня посещали, но я хоть и чокнутая, но не настолько, чтобы поверить в них.

– Ах, Пепа Ванхох, неужели ты не рада меня видеть?

– Рада, – ответила я, и это было правдой. Он засмеялся. – Только ты рановато появился, командир. Видишь, волосы еще не выросли, – я стянула простыню, а потом и вовсе вылезла из постели. – Подвига не свершила. Так что могу предложить только чаю.

– Не откажусь!

Я завозилась у своей небольшой кухоньки, разместившейся в одном из углов моего дома.

– Я пришел тебя похвалить, с первой частью задания ты справилась отлично, – сказал он мне в спину.

– Значит, будет вторая?

– Обязательно.

– Что я должна делать?

– Пока ничего. Живи как живешь, у тебя это неплохо получается.

Чай был готов, и я поставила на столик две чашки. Серхио положил сахар и начал аккуратно размешивать его ложечкой.

– Если я выполню задание, вы отпустите меня?

– Отпустим? – удивился Серхио. – А куда тебя отпускать? Разве тебе здесь плохо? У тебя появились друзья, почитатели даже, собственный дом и работа. Что еще человеку надо для счастья?

– Свобода!

– Свобода нужна не только тебе, но и всей нашей стране. А ты же полюбила нашу страну?

– Да. У вас очень хорошая страна.

– Ну вот! А что тебе делать в твоей скучной дождливой Голландии? Или ты что-то или кого-то вспомнила?

– Нет!

– Слишком быстро ответила, – засмеялся Серхио. Хорошо, что в комнате был полумрак, и он не увидел, как я покраснела. – Кстати, я принес тебе подарочек, – он протянул мне толстую книгу.

Я взяла ее и прочитала название:

– Испано-голландский словарь.

– Может, это подстегнет твою память, Пепа!

Я взглянула ему прямо в глаза, и очень мне захотелось запустить этим словарем в его довольную рожу, но вместо этого я злобно заявила:

– Какой же ты противный. Я тебя разлюбила. Проваливай.

Он только засмеялся. Мне стало совсем хреново от собственной беспомощности, я плюхнулась на кровать, отвернулась к стене и натянула простыню на голову.

– Ну-ну, я ухожу, не злись, тебе надо беречь силы для спектакля. Кстати, весь город взбудоражен, и товарищи одобряют твою затею. Может быть, нужна помощь?

– Еще как нужна! – Я вскочила с кровати, разом забыв обо всех обидах и тревогах. – Мне просто необходима бархатная ширма и хотя бы пять фонарей!

– Объясни конкретно!

Я схватила листок бумаги и торопливо начала объяснять и записывать размеры. Серхио внимательно слушал. Взял листок с моими записями.

– За день до спектакля все это у тебя будет.

– Спасибо!

– Удачи!

– До свидания!

Он вышел. А через несколько секунд я тоже выскочила на улицу. Было темно.

– Ты уже ушел?

– Нет! – Ответ прозвучал откуда-то из-под деревьев, и я быстро пошла на голос.

Глаза мои не привыкли к темноте, я ничего не видела, но куда идти знала хорошо, и шла быстро и смело. В результате просто-напросто наткнулась на него.

– Ой! – сказала я от неожиданности, а его руки вдруг обвились вокруг меня и прижали к себе. Я вздрогнула.

– Серхио! Если ты обо мне что-то знаешь, не можешь ли ты сообщить моим друзьям, что я живая, если у меня, конечно, есть друзья.

– А родители?

– Родителей, похоже, нет.

Он помолчал, а потом поцеловал меня в губы. Я ответила так горячо и бурно, что самой стало стыдно. Потом отошла, передернулась, как собачонка, и сказала:

– Уходи, а то я тебя изнасилую.

Но его, похоже, уже не было. Растворился в темноте.

«Камино Хусто» не подвела. За день до спектакля приехал грузовичок с четырьмя молчаливыми индейцами, и под моим руководством они натянули прекрасную черную ширму и установили фонари. Почему-то никто меня не спросил, что это за люди и с чего вдруг они беспрекословно выполняют мои указания. Хотя смотреть на последние приготовления к спектаклю собралось много любопытных. Они восхищенно глазели на черный бархат, но я поставила табличку с надписью «Не подходить. Опасно!» и обозначила колышками черту, за которую посторонним никак нельзя. Мои юные артисты поднимали такой крик, если кто-то хотя бы приближался к пограничной линии, что нарушитель испуганно отскакивал.

Все мы, конечно, очень волновались и ни о чем, кроме спектакля, думать не могли.

И наконец настал вечер премьеры. Народу собралось видимо-невидимо. И уже по шуму перед началом я поняла, что все будет хорошо – очень уж благожелательно были настроены зрители. Аплодисменты раздались, как только заиграла музыка и осветились наши нехитрые декорации, а уж когда появились поросята – вообще воцарилось безумие.

Мы никак не могли начать говорить – зрители так хохотали, хлопали в ладоши и топали ногами, что в принципе можно было уже дальше и не играть.

Мои маленькие артисты совсем растерялись и чуть не плача глядели на меня.

– Все отлично, пусть побесятся, только говорите чуть громче и медленнее, чем на репетициях, – успокоила я, и они закивали.

Ну что сказать? Вместо тридцати минут спектакль длился полтора часа. Потому что зрители все время вмешивались в действие. Как только заговорил первый поросенок – раздался душераздирающий женский вопль:

– Маноло! Люди, это мой сын Маноло! Ему восемь лет! И все стали дружно орать:

– Маноло молодец! Отличный пацан!

Мамаша Наф-Нафа разрыдалась от гордости за сына и закричала:

– Сыночек! Я здесь! Твоя мама видит тебя!

Бедный Наф-Наф не выдержал и заорал сердито:

– Мама! Замолчи, ты нам мешаешь!

– Молчу, молчу, сыночек! – и весь остаток спектакля она сидела тихо.

Родственники других поросят оказались не менее чувствительными, и когда узнавали голоса своих детей, начиналась вакханалия родительской любви. Поросята уже не стеснялись сердито покрикивать на счастливых родственников.

Еле-еле мы доползли до строительства домов. Тут нас замучили советами, отличились мужчины. Двое даже поссорились – выдержит дом из тростника порыв ветра или нет. Опять пришлось призывать зрителей к порядку. Мы за своей ширмой успокоились и развеселились – поняли, что успех уже в кармане и зрительный зал хоть и беспокойный, но управляемый.