Ник Хорнби - Долгое падение

Я была на вечеринке в заброшенном доме. Паршивая оказалась вечеринка: там были одни старые хиппи. Эти извращенцы сидели на полу с огромными косяками, пили сидр и тащились под регги. В полночь один из них из чистого сарказма захлопал в ладоши, кое-кто засмеялся, и больше ничего, — замечательно, и вас тоже с Новым годом. Даже если бы вы пришли на эту вечеринку самым счастливым человеком в Лондоне, в пять минут первого вам бы очень захотелось сигануть с крыши. А я была далеко не самым счастливым человеком в Лондоне. Это уж точно.

Я пошла туда только потому, что там будет Чез — это мне рассказал кто-то из однокурсников. Но Чеза там не оказалось. Я не переставая звонила ему на мобильный, но он был выключен. Когда мы расстались в первый раз, он назвал меня маньячкой, но, по-моему, «маньячка» — это слишком резкое слово. Разве можно так называть человека только за то, что он звонит, оставляет записки, пишет по электронной почте и приходит к тебе домой. А на работу я к нему приходила только два раза. То есть три, если считать рождественскую вечеринку, но она не считается, он все равно собирался взять меня с собой. Я же не ходила за ним по пятам повсюду, не выискивала его в магазинах и все такое. Да и вообще, разве можно обвинять человека в том, что он маньяк, если он просто хочет объяснений. Требовать объяснений — это почти то же самое, что и требовать вернуть долг, причем далеко не три пенса. Пятьсот-шестьсот фунтов, не меньше. Если бы вам кто-то был должен как минимум пятьсот-шестьсот фунтов и избегал вас, то вы бы точно приходили к этому человеку поздно вечером, когда он уже точно должен быть дома. Если речь идет о таких суммах, становится не до шуток. Люди нанимают сборщиков долгов и даже ломают должникам ноги, но я до такого не дошла. Я сдержалась.

И хотя я сразу поняла, что на этой вечеринке его нет, я все же осталась ненадолго. А куда мне еще было идти? Мне было жаль саму себя. Это ж надо еще умудриться, чтобы в восемнадцать лет тебе было негде больше встретить Новый год, кроме как в каком-то дурацком заброшенном доме в компании совершенно незнакомых людей. А у меня вот получилось. Я легко завожу друзей, но потом достаю их. Не знаю, как и почему так выходит, но факт остается фактом. В итоге не остается ни людей, ни вечеринок.

И Джен я достала — это точно. Она исчезла, как и все остальные.

Последние пару месяцев я из чистого любопытства читал в интернете уголовные дела о самоубийствах. И почти всегда следователи там пишут одну и ту же фразу: «Покончил с собой, находясь в неуравновешенном состоянии». А потом уже идет история бедняги: жена спала с лучшим другом, потерял работу, дочь погибла в автокатастрофе несколько месяцев назад… Эй, господин следователь, у вас все дома? Простите, дорогой друг, но неуравновешенность тут ни при чем. Я бы сказал, вполне взвешенное решение. Сначала случается одно, потом другое, затем третье, и жизнь становится настолько невыносимой, что путь только один — на ближайшую многоэтажную парковку в семейном автомобиле, не забыв прихватить резиновый шланг достаточной длины. Разве не так? И в деле следователю, наверное, стоит писать так: «Покончил с собой, находясь в здравом уме и трезвой памяти. Самоубийство стало результатом глубоких размышлений о жизни, от которой остались одни гребаные обломки».

Но в газетах мне не раз попадались заметки, которые не оставляли сомнений в том, что самоубийца свихнулся, перед тем как покончить с собой. Что-нибудь из серии: «Форвард „Манчестер Юнайтед“, недавно помолвленный с победительницей последнего конкурса Мисс Швеция, добился уникального успеха, в течение одного года став обладателем Кубка Футбольной Ассоциации и „Оскара“ в номинации „Лучший актер“. Права на экранизацию его дебютного романа были выкуплены Стивеном Спилбергом; сумма сделки не разглашается. Футболист повесился на балке в собственной конюшне, где и был обнаружен одним из конюхов». Таких уголовных дел я, конечно, не видел, но если счастливые, талантливые, состоявшиеся люди сводят счеты с жизнью, то можно с уверенностью констатировать, что с душевным равновесием у них не очень. Я не утверждаю, что если помолвиться с Мисс Швеция, получить «Оскара» и играть при этом за «Манчестер Юнайтед», то это даст иммунитет против депрессии — ни в коем случае. Я лишь хочу сказать, что так полегче. Да вы на статистику поглядите. У вас есть все предпосылки к тому, чтобы наложить на себя руки, если вы только что развелись. Или если вы страдаете анорексией. Или если вы безработный. Или если занимаетесь проституцией. Если вы побывали на войне, если вас изнасиловали, если вы потеряли близкого человека… Существует великое множество факторов, которые толкают людей за грань, и все эти факторы сводятся к одному: вы чувствуете себя последним ничтожеством.

Два года назад Мартин Шарп не оказался бы на краю крошечного выступа, не глядел бы вниз, на бетонную дорожку, с высоты тридцати метров, и не прикидывал бы, успеет ли он услышать хруст своих костей, ломающихся на мелкие осколки. Ведь два года назад Мартин Шарп был другим человеком. У меня была работа. У меня была жена. Я еще не переспал с пятнадцатилетней девочкой. Не сидел в тюрьме. Не объяснял своим маленьким дочерям, почему на первой полосе одного из таблоидов появилась статья под заголовком «Извращенец!» и фотография, на которой я валяюсь прямо у дверей одного известного лондонского ночного клуба. (Интересно, что написали бы журналисты, если бы я все же спрыгнул с крыши? Наверное, что-нибудь вроде «Последний шаг извращенца». Или, может, «Мартин Шарп. Финальные титры».) До того, как все это произошло, у меня, надо признать, не было особенного повода рассиживаться на краю крыши. И не говорите мне про неуравновешенное состояние — нормальное у меня было состояние. (Да и вообще, как понимать это словосочетание: «неуравновешенное состояние»? Это что, научный термин такой? Или там, в голове, действительно штормит, и мозг покачивает то вверх, то вниз, словно по шкале, с помощью которой можно определить силу безумия.) Решение убить себя было рациональной и логичной реакцией на целый ряд неприятных событий, сделавших мою жизнь невыносимой. Да-да, я знаю: психиатры уверяли бы меня, что могут мне помочь, но изрядная доля вины лежит на этой чертовой стране. Здесь никто не хочет отвечать за свои поступки. Всегда виноват кто-то другой. Ай-ай-ай, какие все нехорошие. А я оказался одним из тех редких людей, которые не видели никакой связи между моим детством и тем, что я трахнул пятнадцатилетнюю девочку. Я отчего-то думаю, что переспал бы с ней вне зависимости от того, вскармливали бы меня грудью или нет. Настало время расплачиваться за то, что я сделал.