Том - Когда я был настоящим

Я пошел дальше, вниз по лестнице. До меня доходили звуки, но и они подвергались физическим аномалиям, интерференции, искажению. Музыка, что играл пианист, бежала, спотыкалась и поворачивала кругом, сперва замедляясь, потом ускоряясь. Статический треск печенки пробивался сквозь осиротевшие сигналы, выброшенные на произвол судьбы из радиоприемников и телевизоров. Пылесос продолжал стонать, засасывая материю в свой вакуум. Я слышал, как мотоциклист-любитель позвякивал во дворе, стуча по гайке, чтобы ее открутить. Звяканье эхом отражалось от дома напротив, звуки эха долетали до меня почти одновременно со звуками, производимыми непосредственно стучанием, - почти, но не совсем. Я вспомнил, что однажды видел, как мальчишка пинал об стенку мяч и расстояние между ним и стеной давало ту же задержку, то же близкое к наложению звучание. Вот только не мог вспомнить, где.

Я двинулся дальше по лестнице. Подойдя к площадке шестого этажа на расстояние четырех шагов, я услышал, как у хозяйки печенки задергались и защелкали дверные замки. Потом ее дверь отворилась, и медленно вышла она с маленьким мусорным пакетом. На ней был голубой кардиган; волосы были обвязаны платком, по краям которого пробивались несколько прядей - белые, похожие на проволоку, они торчали надо лбом, словно тонкие, точеные змейки. Появившись в дверях, она прошаркала вперед, затем согнулась, чтобы поставить мешок, одновременно прижав левую руку к спине. Потом, осторожно поставив мешок, замерла и, не разгибаясь, повернула голову, чтобы взглянуть на меня.

Мы репетировали этот момент целую вечность. Я показывал ей, как именно следует нагибаться: наклон плеч, траектория, которую медленно прорезáла в воздухе ее рука, обнося мешок вокруг ног и опуская наземь (я велел ей представить себе маршрут, который проделывает тонарм на старых граммофонах: сначала вбок, потом вниз), показывал, как именно ее левая рука должна лежать на пояснице: повыше бедра, средний палец направлен строго вниз. Все это мы довели до блеска – однако слова, которые она должна была мне говорить, нам найти не удалось. Сколько я ни копался в памяти, точная реплика так и не пришла в голову, как не пришло и лицо консьержки. Не желая навязывать себе эту фразу или, что еще хуже, просто выдумывать что придется, я решил дать старухе возможность предложить свою. Велел ей не составлять предложение заранее, а наоборот, дождаться момента, когда я пройду мимо нее на лестнице во время настоящей реконструкции – вот этого момента, который как раз наступил, – и озвучить те слова, что придут ей на ум именно тогда. Так она и сделала. По-прежнему не разгибаясь, повернув лицо ко мне, она выпустила зажатый в руке мешок и сказала:

- Все тяжелей и тяжелей становится.

Я застыл. «Все тяжелей и тяжелей становится», сказала она. Стоя напротив нее, я обдумывал эти слова. «Все тяжелей и тяжелей становится». Это мне нравится. Очень хорошо. Она стареет, и поднимать мешок ей становится все тяжелей и тяжелей. Она улыбнулась мне, так и не разогнувшись до конца. Я почувствовал: это именно то, что надо – все как раз так, как мне представлялось. Стоя неподвижно и глядя на нее в ответ, я сказал:

- Да. С каждым разом.

Эти слова просто пришли мне в голову. Я произнес их и, повернув, двинулся дальше, по следующему лестничному пролету. На пару секунд я почувствовал себя невесомым – или, по крайней мере, по-иному ощутил свой вес, ставши легким, но в то же время плотным. Мое тело словно скользило, легко и без усилий, в окружающей его атмосфере – грациозно, медленно, подобно танцору в воде. Ощущение было замечательное. Правда, когда я дошел до третьей или четвертой ступеньки этого нового пролета, ощущение это ослабло. К пятой или шестой оно прошло совсем. Я остановился и обернулся. Голова хозяйки печенки снова исчезала в ее квартире, а ее рука притягивала за нею дверь.

- Подождите! – проговорил я.

Дверь перестала закрываться, и хозяйка печенки снова высунула голову наружу. Вид у нее был весьма нервный. Сзади, из квартиры, раздавался шум.

- Все было превосходно. Я хотел бы это повторить снова.

Хозяйка печенки кивнула.

- Хорошо, дружочек.

- Начну с самого верха первого пролета.

Она опять кивнула, снова прошаркала наружу к своему мусорному мешку и, подняв его, снова прошаркала в квартиру и закрыла дверь. Я направился вверх по лестнице, но, не дойдя до поворота, услышал, как ее дверь позади меня снова открывается и кто-то более быстрый, более тяжелый выходит оттуда на площадку.

- Погодите минутку, - произнес мужской голос.

Я обернулся. Это был один из подчиненных Энни.

- Что такое? – спросил я.

- Если вы собираетесь начать с верха вашего пролета, а не из квартиры, как раньше, откуда она узнает, когда открывать дверь?

Я задумался над этим. Вопрос был справедливый. За спиной у мужчины появилась Энни.

- В чем дело? – спросила она.

Я объяснил ей. Немного подумав, она сказала:

- Надо, чтобы кто-нибудь за вами наблюдал и просигналил нам, когда придет время ее выпускать. Только кто же это может сделать так, чтобы самому не мешаться под ногами?

- Те, кто отвечает за котов! – сообразил я.

- Ну конечно! – воскликнула Энни.

Людям, которые выпихивали котов на крышу здания напротив, из окон верхнего этажа того здания будет видно, когда я поверну на лестничной площадке – там есть окно.

- Пусть наблюдают за мной и свяжутся с вами по радио, когда я буду... дайте подумать... когда открылась дверь? – Я вернулся к ступеньке, на которой стоял, когда защелкали и задергались дверные замки у хозяйки печенки. – На третьей сверху.

- Я с ними напрямую не связана, - Энни подняла руку, в которой держала рацию. – Придется действовать через Наза.

Она связалась с ним по радио, и коммуникационная цепь была налажена. Людям, отвечавшим за котов, велели наблюдать за мной из того здания, когда я буду проходить мимо окна там, где перила поворачивают, и, как только я окажусь на третьей ступеньке следующего пролета, дать команду открыть дверь – через Наза, который, сидя у себя в офисе в нескольких улицах отсюда, должен был выполнять роль связующего звена между двумя группами. На то, чтобы это наладить, ушло минут десять. Когда нужные звенья встали на место, все кроме меня вернулись в квартиру к хозяйке печенки, ее дверь снова закрылась, а я пошел по лестнице обратно на верхнюю площадку первого пролета.

Я постоял там, чуть заметно покачиваясь вперед-назад на широко расставленных ногах. Я чувствовал, как точка приложения давления перемещается от пяток к носкам через дугообразное сухожилие между ними, подошвенную фасцию, потом снова обратно – трехзвенный передаточный механизм. Легонько качнувшись пару раз назад-вперед, я снова направился вниз по лестнице.