Лия Киргетова - L

— Хорошо, хочешь поваляться? — это было Женькино слово, точнее, понятие, введенное в мою жизнь Женькой. Я не умела валяться еще год назад. Не глядя в мерцающий ящик напротив, не разговаривая, не занимаясь сексом, не целуясь. Просто лежать рядом непонятно зачем. Я все время пыталась встать и что-то сделать, налить чай, выкурить сигарету, куда-то пойти. Тогда Женька была крайне удивлена тому, что я никогда раньше, до нее, не проводила время таким вот образом. Вспомнив об этом, я ощутила легкую тошноту. Легла на тахту, скинув тапочки, шлепнувшиеся со стуком на паркет, и закрыла глаза.

— Логично, — констатировал голос рядом. — Это называется смотреть телевизор.

Я уткнулась ей в шею, отметая возникающие непрерывной чередой параллели сравнений: запах, ощущения, губами — кожи, телом — тела. Глаза не открывались, немного щипало в носу от острого желания расплакаться.

— Так, — она укутала меня пледом, очень мягким, своевременным, несмотря на жару, не до конца еще погашенную наступившим вечером. — Отдыхай.

Вдох — выдох. Еще раз. Глубже. Реже. Спокойней. Я приоткрыла глаза, уткнувшись взглядом в татуировку на шее. Закрыла глаза. Еще вдох. Выдох.

Может быть, мне остаться с ней? Я даже не знаю, где сейчас, в этот момент Элина. Где она была вчера ночью? Живут ли они вместе, или, может быть, расстались. Я не знаю, что чувствует этот родное и чужое одновременно существо, так бережно обнимающее меня в сиреневой темноте большой квартиры. Я не знаю, о чем она думает в этот момент, когда проводит пальцами по моему лицу, как незрячий человек, угадывая, опознавая черты. И сейчас, когда она с коротким выдохом целует меня в макушку, сильно сжав в объятьях, как будто она очень долго хотела именно этого. И сейчас, когда она расстегивает поочередно пуговицы моей рубашки снизу вверх. И в этот момент, когда наши губы соприкасаются. Я не знаю, что происходит в ее мире. В моем происходит что-то, что, наверное, должно было происходить, но не сейчас. Не в этот момент. Или раньше, больше года назад, вместо молчания на скамейке у Чистых прудов. Или позже, много позже, когда мне захочется открыть глаза, а не зажмуривать их еще сильнее.

— Все правильно, — слышу я в своем ухе. — Все так, как есть. Поверь мне, если ты не веришь себе, хорошо?

Я киваю, не открывая глаз. Сначала Кире. Затем ее иллюзии.

Дождь. Сначала в мое сознание тихонечко вторгся шумящий звук дождя, затем дверь пробуждения распахнулась, точнее, ее вышибло потоком мыслей. Утро. Я открыла глаза — ее оказались напротив, в сантиметрах каких-то, я даже не слышала ее дыхания.

— Я тебя выслеживаю, — торжественно объявила Кира. — Нет, не думай, — перехватила она мою мысль, недовольно-смущенную, — Я не смотрела, как ты спишь, просто… Ну, случайно оказалась рядом и почуяла, что ты просыпаешься. Доброе утро.

— Доброе, — улыбнулась я, сбегая в ванную, чтобы сначала недоверчиво заглянуть в зеркало, затем удовлетворенно ему же кивнуть.

— Там зубная щетка есть, в упаковке, левый шкафчик, нашла?

— Да, спасибо.

— Полотенце за спиной, видишь?

— Ага.

— Перцы покатят?

— Я не хочу есть, спасибо.

— Да нет, Чили Пепперз? Ред Хот которые. Зе.

— Покатят, я выдавливаю пасту, выхожу из эфира, говорить не могу, — скороговоркой отвечаю я.

— Последний вопрос можно?

— Угу, — киваю с зубной щеткой во рту.

— Ты меня еще хоть немного любишь? Ты меня, вообще, любила когда-нибудь?

Я выплевываю пасту в белоснежную раковину и внимательно смотрю на себя в зеркале.

— Я шучу, — ее низкий голос упирается вплотную в дверь ванной комнаты. — Я не задавала таких вопросов лет десять. Или больше. Не отвечай. Хотя, теперь уже поздно, да? Так что валяй, лепи!

— Любила, конечно. А сейчас — не знаю.

— Ну… я так и думала, — шаги удаляются на кухню.

— А ты меня? — не спрашиваю я, потому что я тоже так и думала.

Мы провели вместе день, еще день и еще один день. Всего получилось пять ночей и три дня. Все это время я слушала свое сердце, не размышляя, не закидывая свою голову ненужными вопросами, которые все же лезли без спросу, но отползали, отпихнутые ногой, недовольно урча. Что я чувствовала? Теперь? Не любовь. Не влюбленность даже, невероятную, скорее всего, после стольких лет знакомства. Не близость. Не…

— Сначала просыпаются твои щупальца, ага, ты знаешь, что у тебя длинные невидимые щупальца?

— Ужас! Фу!

— Нет, они такие все из себя красивые. Так вот, сначала — они. И начинают бродить по комнате, смотрят на часы, потом за окно, на термометр, потом разворачивают в воздухе список твоих несделанных дел, потом определяют местонахождение прочих объектов. Затем отношение к ним, твое. Еще их, ну, мое в данном случае, настроение. После этого они сворачиваются и так, — она машет руками перед собой, как будто складывает что-то в куб, — упаковываются в маленькую самоуменьшающуюся коробочку. А потом только просыпаешься ты.

— Фильм «Чужие». Тебе не жутко?

— Да нее, свои это. Ты чужих не видела!

— Мои щупальца тебе своее, чем я, по-моему.

— Ты тоже ниче. Я бы тебя так, — Кирины пальцы рисуют в пространстве замысловатую дугу, — упаковывала и чик! На замочек.

— Судя по движениям, меня нужно сворачивать.

— Ну да, как змею.

— Фу еще раз.

— А мне каково?

— Серпентарий тут у тебя.

— А кому щас легко?

— А ты — сама просыпаешься? Без предварительного засыла щупальцев в пространство?

— Да, я — сразу, бултых и готово. Добро пожаловать в реальный мир. Велком, дарлинг.

— А ты бы съела таблетку, ну Морфиусовскую, в Матрице?

— Я думаю над этим вопросом. Ты, надо сказать, сильно этому способствуешь. Знать правду, все-таки, лучше.

— Но бифштекс? А?

— Тут или есть бифштекс, или им быть. Почитать тебе Шекспира?

— Валяй.

Еще она читала мне Фета и Тютчева, еще, зачем-то «Мцыри». С выражением. Практически, в лицах. Элина тем временем была в командировке. Они жили вместе. Командировка заканчивалась в самом что ни на есть ближайшем будущем.

— Я, все равно, все уже решила, не перебивай. Вне зависимости от того, будешь ты со мной, или нет. Ну, а как ты думаешь? Что я смогу вот так? Провести с тобой несколько дней, потом, как ни в чем не бывало, вить семейное гнездо.

— Хм, гнездо.

— Тебе не нужно ничего решать. Сейчас не нужно. Она приедет. Мы поговорим. Расстанемся. И будем жить дальше, долго и счастливо. С тобой. Или мрачно и коротко.

— Долго ли, коротко ли… А у вас… ммм… стаж какой?

— Полтора. А у вас?

— Ну, примерно так же, поменьше немного. А ты думала обо мне?

— Еще бы. Но мне казалось, что… Как тебе объяснить… Что это ни к чему. Знаешь, мне тогда, одиннадцать лет назад, было очень больно. Я же влюбилась по уши, а ты не решилась хотя бы попытаться. Еще муж твой. Потом второй. Дочь. Когда я узнала, что ты переехала в Москву, то… А потом я узнала, что ты встречаешься с девушками. Мне кажется, что я никогда не забывала тебя. И, когда я думала о том, есть ли в мире человек, о котором можно сказать: он — мой, я думала о тебе. О вероятности тебя, понимаешь? О вероятности нас. Но я любила других, совершала подвиги. Не помнила о тебе. Не знала тебя никогда, понимаешь?