Ульяна Гамаюн - ¥

— Ад — это круги, но несколько иного толка, чем думали Данте с Аристотелем. Круги предполагают стратификацию, а это слишком гуманно для ада. У человека обычно целый ворох грехов, некоторым надлежит присутствовать и отбывать наказание на нескольких кругах одновременно. Гневливый может оказаться в равной степени еретиком и, скажем, убийцей.

— Берем суперпозицию, — нашелся Сега.

— Один круг вместо девяти? Чересчур гуманно для ада, говорю же. Дело, собственно, в другом. Модель ада разрабатывали люди мудрые, но равнодушные. Отстраненные, бесстрастные наблюдатели. Велеречивые мужи в тогах и лавровых венках. Что Аристотелю воронка, когда он в Лимбе? Данте — тот вообще в рай держит путь. Вот если этим делом озаботится лицо небезразличное, кто-то, кому там куковать во всех кругах одновременно…

— Смутно догадываюсь, кто эта многострадальная кукушка.

— Я просто хочу сказать, что ад устроен иначе. Что он гораздо проще и сложней одновременно. Ад должен иметь другую структуру, другими законами описываться. Математически…

— Не надо математически! — взмолился Сега.

— Что если ад двумерен? Этакий вечный двигатель по Эшеру, иллюзия, обман, псевдообъемное пространство на плоскости. Вот в эту-то двумерную Декартову ловушку и втискивают вашу многомерную душу. Мучительно, надо думать. Или… Не удивлюсь, если выяснится, что ад представляет собой полный взвешенный орграф.

— Обойдемся без задач оптимизации! — замахал руками он. — Я и так на грани помешательства. Матмодель ада — это замечательно, никто не спорит. Удачная тема для магистерской, даже для докторской, какой-нибудь “Маршрут грешника как частный случай задачи коммивояжера” с матрицами расстояний, гамильтоновыми циклами и программулиной, реализующей метод ветвей и границ. Я знаю твою любовь к деревьям и даже где-то сочувствую. Тут главное — не увлекаться.

— Как знаешь. Сам же угрожал мне восьмеркой, по которой я-де катаюсь. Но это не восьмерка. По крайней мере, не та, какую ты себе вообразил.

— Не морочь мне голову! Восьмерки у него…

— Плюс-минус Мебиус. Можешь предложить альтернативу? Вряд ли.

— Не знаю… Бог. Плюс-минус Абсолют?

— Ага, кругом возможно бог. Только мы никогда не узнаем об этом.

Приуныв, Сега какое-то время молчал.

— А что дают за Исаака? — внезапно оживился он.

— Ничего. А ты рассчитывал на бартерный обмен? Чего же ты хотел? Два Исаака? Десять? Сто? Сколько Исааков тебе нужно для полного счастья?

— Я просто полагал, что должен быть резон, довесок, грубо говоря. За страданья… За подвиг самоотречения. Целесообразно и логично.

— Угу, бонус, — фыркнул я. — Исаак иррационален. Это расширение действительности, мир, где существует квадратный корень из минус единицы.

— Но ты-то в него не веруешь.

— Еще бы — верить в мнимую единицу. Я просто излагаю факты. Нет никаких резонов и довесков. Исаак — не предмет торга, он бесценен.

— Тогда не понимаю. Отказываюсь понимать, — недоуменно нахмурился Сега. — Авраам для меня загадка. Но еще большая загадка — твой Серен. Зачем он ее бросил? Зачем ее бросать, когда она есть у тебя, живая, лучистая Регина?

— Чтобы стать наконец Кьеркегором.

— Кому это нужно? Уж точно не Регине, и даже не Сартру со товарищи. Женился бы, завел детишек…

— И был бы пастор, а не рыцарь отречения.

— Хитро€! — подумав, восхитился Сега.

— Проверить себя на прочность. Поверить в невозможное.

— Прямо не философ, а Алиса в Зазеркалье! Но все же как-то он перемудрил, по-моему, — усомнился он и, загоревшись надеждой, выпалил: — А царская дочь, она ведь какая-нибудь… качественно новая возвращается?

— Такая же, как и была. Смысл не в царской дочери, а в иррациональном акте веры. В бескорыстии и абсурде. Собственными силами человек может отказаться от царской дочери, но добыть ее он не может. Кьеркегор был рыцарем отречения — не рыцарем веры.

— Рыцарь Регины. Все они психи, — резюмировал Сега, сокрушенно качая головой. — Чем кончилось-то у твоего датчанина?

— Катастрофой. К тому все шло. Религиозный фанатизм Кьеркегора-старшего сыграл свою роль.

— Дали рыцарю полцарства или нет?

— Разумеется, нет. Он просто усилием воли принял желаемое за действительное. Спасовал. Убедил себя, что верит, что прыгнул, а сам повис над пропастью. Люди не могут жить, не уповая, как грезилось Камю. Жизнь без надежды невозможна. Они взаимообусловлены: исчерпание одной прекращает другую. Я даже думаю, что бога тоже должен кто-нибудь прощать… Кто знает, может быть, и он нуждается в прощении. И с этой целью кашу заварил…

— Гореть тебе в аду с такими допущениями!

— Я уже там.

— Какое дикое своеволие!

— Не своеволие, а ответное движение не скованной ничем души — простить, когда тебя простили.

— Ты, значит, не прощаешь бога?

— Я не прощаю себя.

— Гореть тебе, Фомин, гореть!

— Вот именно. На ад, по крайней мере, я имею право?! На свой сезон в аду? Моя осанна тоже через большое горнило сомнений прошла.

— Твоя осанна рехнулась!

— А с адом все проще на самом-то деле. Не нужно никаких специальных пыток. Не нужно болот, ураганов, раскаленных могил и рвов с кипящей кровью. Это все очень живописно и очень по Босху, который сам себя изображал саранчой в доспехах. Люди любят фантазировать и разводить конспирологию на пустом месте. И мебиусов с орграфами тоже не нужно. Можно даже не умирать. Изымите прощение — и дело сделано. Ад готов.

— Если все это правда, и ты действительно кого-то сбил, то самым лучшим будет схорониться, — сказал Сега, с беспокойством глядя на меня.

— Залечь на дно в Брюгге.

— Вот именно. Залечь и не делать резких движений, пока я не разузнаю, что к чему.

— А что потом? Спрячешь меня в кладовке? Ты так ничего и не понял. Ты слушал вообще? Я должен сдаться — или я подонок.

— А может, ты не виноват? Может, он сам бросился под колеса? Или несчастный случай — поскользнулся человек и…

— Это уже детали, не идущие к делу. Я виноват в любом случае. Ты не слушаешь.

— Если слушать все, что ты мне впариваешь…

— Тогда катись!

— Ладно, не бесись. Не хочешь — не надо. Никто на твой абсурд не покушается. Живи, ересиарх. Страдай в своей восьмерке. Та еще заблудшая овечка… А я пойду. И колядовать, и в гости к добрым людям на рождественского гуся с черносливом…

— Вот-вот, дуй к своим добрым гусям!

— И вообще буду получать от жизни удовольствие. Почему бы и нет? Жизнь прекрасна.

— Ну так выкатывайся. Гусь не ждет.

— Знаешь, в чем твоя проблема?

— Я псих? Придумай что-нибудь посвежее.

— Ты не псих, ты мудак.

— Все сказал?

— Законченный мудило.

Я схватил его за шкирку и вытолкал в коридор. Он вяло упирался. Оказавшись за дверью, мстительно пнул ее ногой.