Джонатан Троппер - Дальше живите сами

Он смеется и треплет меня по щеке:

— Не позволяй себе состариться, мальчик. Не повторяй моих ошибок.

Я наблюдаю, как он печально идет по улице. Надо же, в таком возрасте его сердцем еще управляют страсти и властвуют женщины. Ужасно, но… вдохновляет, как ни крути.

За долгие годы папа насверлил в стенах так много дыр и проложил в них так много проводов, что стены стали пористыми и пропускали любые шумы, поэтому, засыпая, мы слышали родителей, которые вели активную и бурную половую жизнь. Слышали всё: и мерные постукивания спинки кровати о стену, и глухое пыхтенье отца, и мамины крики, которым позавидовала бы любая порнозвезда. Мы притерпелись к этим звукам и научились отключаться от них, как от любых других шумов, которые периодически возникают в доме: потрескиванья старых паровых радиаторов, скрипа лестницы, гула холодильного компрессора, урчания канализации. О сексе папа с нами никогда не говорил. Вероятно, считал, что, когда придет время, мы сами во всем разберемся.

Мне было шесть лет, когда я их застал. Я проснулся от головной боли и поплелся по коридору к ним в комнату, шаркая матерчатыми тапочками из пижамного комплекта. Мама была сверху, спиной ко мне. Она раскачивалась взад-вперед, и я решил, что она делает зарядку. Иногда она ее действительно делала, перед телевизором, в трико и вязаных гетрах, отчего становилась похожа на кошку.

— Я хочу выглядеть так же хорошо, как она, — объясняла мама, кивая на экран, где какая-то женщина стояла, как и мама, на всех четырех и задирала ногу. Точь-в-точь собака, когда писает.

— Она похожа на собаку, — заметил я.

— Это — Джейн Фонда, и она никакая не собака.

Джейн Фонда убирала волосы под ленту, чем напоминала мне миссис Давенпорт, мою воспитательницу в детском саду. А мама, с волосами, забранными в высокий хвост, и в спортивном лифчике, напоминала женщину-джинна из фильма «Я мечтаю о джинне». Героиню фильма я считал самой красивой женщиной на Земле и собирался, когда вырасту, на ней жениться. Мы поселимся в ее синей бутылке, которую мама поставит на полку в кухне, и по вечерам мы будем являться в облаке дыма и ужинать с моей семьей. А после ужина джинн только мигнет — и вся посуда уже перемыта.

— Ты красивее, чем Джейн Фонда, — сказал я маме.

— Конечно, мой сладкий, — ответила она и, пыхтя, задрала ногу. — Но попка у нее получше моей.

Я засмеялся. Смешной показалась сама идея сравнивать попки.

— Но ведь твою попку никто не видит.

— Женщины хотят иметь красивые попки, даже если их никто не видит.

— Это же глупо.

— Может, и так.

Тем временем Джейн на экране телевизора подняла другую ногу. Когда стало понятно, что писать она не собирается, я потерял к ней всякий интерес.

Теперь мама раскачивалась на кровати вверх-вниз без всякой Джейн Фонды и без телевизора, только пыхтела так же. А еще она была голая. Я смотрел на ее попу и пытался сообразить, почему она хуже, чем у Джейн Фонды.

— Мама?

Она обернулась, и тут я увидел голову отца, неловко вжатую в спинку кровати: волосы спутаны, лоб в поту. Тела было не видно под мамой и простынями, и казалось, что он закопан в песок по самую шею.

— Привет, Джад, — сказала мама, все еще слегка раскачиваясь. Каждая ее грудь колыхалась в своем ритме.

— Ты делаешь зарядку?

— Нет, мой сладкий. Мы занимаемся любовью.

— Господи, Хилл, — сказал папа, пытаясь натянуть на нее одеяло.

— У меня голова болит.

— Хорошо. Иди в кроватку. Я скоро приду, принесу тебе попить и лекарство.

— А можно к вам в кроватку?

Папа снова помянул Господа и натянул одеяло до подбородка, а мама засмеялась. Она иногда хохотала над какими-то словами, которые я произносил вовсе не для смеха. Обычно я не возражал, я любил, когда она смеялась, но в этот вечер у меня болела голова, и мне было не до веселья. Так что я отправился в свою кровать и быстро забыл про этот эпизод. Раз — и заблокировал лишние воспоминания. Так все люди делают.

Можно подсмотреть, как занимаются сексом твои родители. Можно застать жену в постели с твоим боссом. Но ничто не сравнится с ощущением, которое испытываешь, когда твоя мать целует другую женщину. Полный сюр. И удар под дых. Венди быстренько выпроваживает всех зашедших на шиву:

— Спасибо, что пришли, и надеемся увидеть вас снова при более благоприятных обстоятельствах, — в то время как Филипп куда менее тактично общается с остальными, раз уж они тонких намеков не понимают:

— А-а, мистер и миссис Купер! Выметайтесь-ка подобру-поздорову. Надеюсь, дверная пружина придаст вам ускорение.

Наконец мы остаемся одни — только Венди, Филипп, Пол, Хорри, Элис, Трейси и я — и пытаемся примириться с новой действительностью.

Обсуждение открывает Пол:

— Какого черта?!

Я:

— А ты не знал?

— О чем? Ты, что ли, знал?

Венди:

— Мы подозревали.

Филипп:

— Так мама теперь лесбиянка? Круто.

— Не упрощай, — говорит Трейси. — Сцена, на самом деле, была очень трогательная.

— Какая из нее лесбиянка? — возмущается Пол. — Она была сорок лет замужем.

Венди:

— По-моему, в ее возрасте поздновато заниматься экспериментами. Вы как думаете?

— Кажется, они предпочитают называть себя бисексуалками, — произносит Хорри.

Мы все поворачиваемся к нему.

— Так ты знал? — выдыхает Пол.

Хорри, слегка покраснев, пожимает плечами.

— И сколько это длится? — требовательно спрашивает Венди.

— Сколько зим, сколько лет… — напевает Филипп.

— Беги Филипп, поиграй, дай взрослым поговорить, — велит Венди. — Так сколько это уже длится, Хорри?

— Я правда не знаю.

— Ну, по грубым прикидкам?

— Пусть они вам сами скажут.

— Ну ни хрена себе! — говорит Пол. — Мать — лесбиянка.

— Бисексуалка.

— Хоть горшком назови!

— Горшком так горшком, — отвечает Хорри. — Это и моей матери касается.

— А по-моему, все замечательно, — вступает в разговор Элис. — Ведь они всегда были самыми близкими подругами. У них давние и глубокие отношения.

— Господи! Элис, что ты несешь! Отец еще не остыл! — Пол качает головой. — Значит, только я вижу здесь проблему?

— Проблема — это нечто, требующее решения, — произносит Филипп. — Если решения нет, нет и проблемы. Надо взглянуть на все это иначе.

Все мы поворачиваемся к Филиппу.

— А ведь он дело говорит, — удивляется Венди.

— Это, как и многое другое, я узнал от Трейси, — поясняет Филипп. — Правда она — чудо? — Он тянется к Трейси, хочет поцеловать. Она отворачивается.

— Что-то не так, малыш? — спрашивает он.

— Потом. Не здесь.

— Я всего лишь сказал тебе комплимент. Чего ты взъелась?

— Я же сказала: не здесь.

— А я спрашиваю, чего ты взъелась?