Александр Щёголев - Как закалялась жесть

— Кинуть меня хотел? — Балакирев ликовал. — Нет, пидор гнойный, не сбежишь! Я поднимаюсь!

Я сказал ему, форсируя громкость:

— Нет, это я спускаюсь! Жди в гостиной!

И Долби-Дэн попер меня обратно, сражаясь с двойной силой тяжести. Сам бы я по этой лестнице карабкался, как на пик Коммунизма, с ночевками, привалами и глюками от кислородного голодания.

— Я от мамочки ушел, я от Леночки ушел, а от тебя, пидор гнойный, и подавно… — бормотал мой славный носильщик, шумно дыша мне в ухо.

— Молчи, Даня, молчи, — заклинал я. — Скорей надо.

— Балакирев… Какую фамилию испоганил…

— У Петра Первого был шут с такой фамилией. Считай, что это его потомок.

— Я понимаю…

Опять будуар.

— …Поставь меня, отдышись.

— Вы говорили — скорей.

— Да, хорошо бы. Он мог новых дружков позвать. И вообще, вдруг еще кто заявится?

— Тогда в Зеленограде отдышусь.

— Тебе сколько лет?

— Ах, много, сударь, восемнадцать…

…Балакирев ждал наверху, в палате: все-таки поднялся, параноик!

— Повернись, — велел я студенту. — Иди боком, чтоб я его на мушке держал.

Балакирев увидел Долби-Дэна и ошалел. Его квадратную витрину перекосило:

— Стой! А этот чего?

— Этот — со мной.

— Оборзели, бля… Так. Этот никуда не идет.

— А то что? Пристрелишь?

— Его — пристрелю!

— Я мог бы запретить тебе и пальцем его трогать, но мне на этого парня начхать. Он никто, он мои ноги. Я и так могу уйти, без ног. А вот как тебе потом невесту вызволять — не знаю, не знаю…

— Ты все равно не отдашь ключ, сука!

— А ты рискни, сука, вдруг отдам.

— Почему ты, сука, через тот ход пошел?

— Там было ближе, сука.

Он мучительно задумался. Я решил ему помочь:

— У тебя что, Вадик, есть выбор?

— Ладно, валите, — решил он.

— Ты — перед нами.

Так и вышли на лестницу: первым — Плохой, Хороший — вторым, а Злого несли на руках. Вестерн, сгори он в печи… Долби-Дэн дышал, как загнанная лошадь, но терпел, терпел. Так и спустились вниз.

— Освободи дорогу, — сказал я Вадику. — Отойди в тот конец гостиной и подожди.

— Давай ключ от подвала! — истерично выкрикнул он и вдруг вскинул пистолет.

Мой ответ был симметричным. Опять мы стояли, два психопата, ствол к стволу, мерялись нервами; а время тикало, и таяли шансы спокойно исчезнуть отсюда, потому что не могло мне везти бесконечно…

А ведь ключ он и вправду искал, если судить по разгрому! Золу из камина выгреб, дурень, — как я советовал. Ковер скатал, стол перевернул. Стульев осталось мало, но и их, надо думать, не миновал пристальный досмотр, — включая те, которыми он подпер дверь.

— Рука сильно болит? — спросил я.

— Не твое дело!

— Извини, я не со зла тебе сделал больно. Просто злых дураков не люблю. А кожа прирастет, куда денется.

— Ты о чем? — сказал он, сбитый с толку.

— О том, чтобы ты о себе подумал, о своей будущей жизни. О том, как ее сохранить… Я верну тебе Елену, когда дойду до прихожей, как договаривались. У меня ведь тоже нет выбора. Подумай.

Он сник…

И наконец-то путь к свободе был открыт!

На полу тихо страдало существо, полагавшее себя сверхчеловеком, — это придавало мне сил. Тенятник Копытьев беседовал сам с собой:

— …Нет, таким примитивным способом меня не уничтожить… Это вы умеете — уничтожать, давить все новое, все перспективное… Нож в спину грядущему… Стану «гипером» — всех умою… Эх, папа, папа. Ищи мочалку, кровь подтирать… Что с глазами?.. Ничего не вижу…

Я громко сказал, когда Долби-Дэн огибал тело:

— У тебя на глазах повязка, лопух, с головы сползла. Слышишь, золотые шарики звонят? По тебе звонят.

— «Дозу» дайте, скоты, вам же запл о чено, — взмолился он. — Ворье, хамы…

В холл мы вышли без сюрпризов. Разве что Долби-Дэн внезапно вскрикнул: «Ай! Что там?» — оказалось, всего лишь задел ногой чью-то голову. Это была оттаявшая голова Руслана; она откатилась в сторону прихожей, оставляя на паркете неопрятные мазки.

В этот момент дверь в прихожую и открылась…

Я чуть не выстрелил. Напряжение было страшным. Кого там еще принесло, каких хищников, алчущих моей плоти?! «Неужели — всё?» — мелькнула паническая мысль. Последний ведь шаг… неужели опоздал, профукал свой фарт… черт меня дернул возвращаться, сдался мне этот паспорт!

— Простите, у вас там открыто, а на звонок никто не ответил, — хорошо поставленным начальским баском известил гость.

— Скинь меня, быстро!!! — прошипел я Долби-Дэну.

Пистолет успел спрятать во внутренний карман.

Это был мужчина с ослепительно-белой собачкой на поводке, почти по Чехову. Респектабельный, как манекен в витрине ГУМа. Морда знакомая, где-то я его уже видал… Елена говорила про некоего Алексея Алексеевича, который тоже должен прийти за заказом… Вспомнил! В телевизоре его видал. Один из прогрессивных деятелей, громче всех кричащих о том, что народ в рабских цепях, дети и мужья брошены, счастье захвачено всесильными чиновниками, кругом абстиненция и мастурбация, а болты стонут от закручиваемых гаек… Клиент Купчихи, короче.

Алексей Алексеевич оцепенел, обнаружив человечью голову прямо по курсу, и отпустил поводок. Его собачка не растерялась, бросилась к этой «игрушке» — и ну ее трепать.

— Это у вас болоночка? — светски вопросил я и пошел им обоим навстречу. — Обожаю таких малюток.

— Мальтезе, девочка. Мальтийская болонка, — откликнулся он на автомате.

— Сколько ей?

— Уже почти десять. После ваших даров — как будто молодость к ней вернулась, опять неугомонная, шаловливая… Спасибо вам… Подождите, это что, муляж?

Рот его скривился от отвращения. Он смотрел, не в силах отвести взгляд, как его любимица, урча и сердясь, возит импровизированный мячик по полу; и в глазах быстро вызревала паника: все-таки менеджера Руслана он не мог раньше не видеть.

— Ты моя прелесть! — сказал я болонке, схватил эту дрянь прямо за шерсть и влепил об стену. — Людей любишь, да?

Шерсть у нее была невероятной длины — ног не видно, — а внутри скрывалось крохотное хрупкое тельце. Baby face, идеальный экстерьер, элитные родители, не вызывает аллергию, не требует выгула… тьфу!

— Какая часть меня тебе больше понравилась?

Она успела только коротко вякнуть в ответ и не издала больше ни звука. Я мгновенно потерял над собой контроль: шарахнул ею об пол, тут же — снова об стену, и снова об пол; и мужчина грузно бросился вперед, оглашая холл жалобным воплем:

— Мальвина!!!

Поймать его за ногу, опрокинуть — раз и два. Выполнить добивание — три. Неподвижный меховой ком я бросил ему на лицо.

НЕ-НА-ВИ-ЖУ!

— Стоять! — рявкнул я Балакиреву, вымахнувшему в гостиную. Пистолет в моей руке трясся. — Даня, двери открывай!

Пятясь, вышел в прихожую. Спину обдало холодом — это Долби-Дэн распахнул дверь на улицу.