Александр Щёголев - Как закалялась жесть

— Ты, козявка, должен не болтом тут трясти, а доверять будущей жене! Ты даже говешки ее не стоишь, запомнил?

Балакирев перевернувшись, встал на четвереньки. Потом на колени. И так — на коленях — пополз к Елене.

— Прости, ласточка, — бормотал он. — Я вас с пацаном на руках буду носить. Я не предам. Отвечаю. Не то, что мой папаша…

Елена смотрела на него с отвращением. «Пацана» ему подавай, «отвечает» он…

— Виктор, я согласна, — сказала Елена. — Вези меня в свою больницу.

…В гинекологическом кресле было холодно и жестко, причем, холод особенно досаждал. Ночная рубашка, а также две пеленки (под задницей и под головой) даже иллюзии комфорта не создавали. И никакой тебе подушки. Но главное — это поза. Расставленные ноги лежали на подставках, на босые ступни медсестра надела стерильные бахилы… Именно из-за позы остроумные дамы называют гинекологическое кресло «вертолетом». Ладно бы вот так — перед мужиком. Когда же вокруг — несуетные и бесполые спецы, видящие в тебе лишь пациента, а не человека, тут уж не просто застесняешься, тут попросту испугаешься…

Острое чувство незащищенности вскрывало душу, как скальпель.

Плохо быть пациентом. Впервые Елена оказалась по другую сторону своей профессии и ничего приятного в этом не нашла. Самым противным было бояться. Со страхами она сражалась, ставила заслоны, однако эти пиявки, вившиеся вокруг ее запрокинутой головы, с легкостью находили все новые и новые пути проникновения… А вдруг у нее детей больше не будет? Сколько таких историй — именно с девочками-подростками, пошедшими сдуру на аборт… А вдруг после операции на нее обрушится депряк, о котором ей рассказывали в школе опытные девки (одноклассницы Балакирева)… А вдруг она плохо восприимчива к их наркозу: какой здесь, кстати, — спросить бы… А вдруг наркоз ее попросту убьет: были у них с матерью такие случаи…

— Дрожишь, милая? — наклонилась к ней медсестра. — Все хорошо, успокойся. Давай руку.

Елене перетянули жгутом плечо.

— Работай кулачком.

— Какой у вас наркоз? — спросила она.

— Очень, очень хороший. Каллипсол называется.

Медсестра сосредоточенно вошла иглой в вену.

Так вот зачем мне «релашку» ввели, подумала Елена. Для премедикации, чтобы не было «прихода».

— Мы таким не пользовались… — успела прошептать она, прежде чем заснула.

…Все прошло в высшей степени благополучно. Пациентке расширили шейку матки, ввели вакуум-экстрактор (узкая, короткая трубочка), затем отсосали содержимое матки, — и готово. Процедура заняла не более получаса.

Очнулась Елена, когда ее везли в палату. Наркоз был короткий, на одну ампулу; но самое ценное — без «отходняка». А я боялась, дура, думала она, прислушиваясь к себе. Тянущие ощущения в нижней части живота ее не обеспокоили: так и должно было быть. Если обойдется без кровянистых выделений — выпустят очень скоро… Над головой проплывал навесной потолок — влагостойкий, шумопонижающий, экологически чистый. В плиты гипсокартона были встроены и утоплены светильники дневного света. Вообще, интерьеры здесь — зашибись; не больница, а припонтованный офис…

Она вдруг спохватилась. А где же обещанное чувство потери? Где опустошенность, поселившаяся под сердцем, где мутный осадок и тяжкое переживание содеянного греха, о котором так много говорят праведницы и слабачки? Ау, депряк!

Ничего этого не было.

Тьфу на них всех.

Наоборот! Настроение улучшалось буквально с каждой секундой, обретенная свобода пьянила. Облегчение было, как будто гигантский фурункул вскрыли. Незнакомая, непонятная сила вливалась в нее; она ощущала этот поток физически, телесно, — сила и спокойная уверенность. Виктор был прав: она — избранная. Она — королева.

Елена улыбнулась. Неживой поджидал ее в палате… а может, на посту в отделении — клеил дежурную медсестру… а может, уже разложил на топчане размякшую от его напора деваху… бабник, каких свет не видел!

Все это было неважно.

Она станет тем, кого Витюша мечтает в ней видеть. Ждите, люди.

Здравствуй, новая жизнь, подумала она, предвкушая ослепительное будущее…

Особнячок в центре Москвы, фальшивая утонченность вкусов и показное жизнелюбие. Деловая хватка и коллекционный фарфор…

Со всем этим — кончено. Если что и осталось — то ненадолго. Истекают последние секунды их бредового Зазеркалья.

Я машинально смотрю на часы…

Тварь подохла, как мне и мечталось. Я обещал сам себе, что тварь будет подыхать долго… не сдержал слово. Эвглена Зеленая умерла быстро и легко.

Или не так уж легко? Покалеченная и жестоко униженная собственной дочерью, которую пестовала с такой любовью.

Любовь — страшная штука, если попадает не в те руки.

Даже собственной фамилии у покойной Эвглены не нашлось (исходник затерялся в череде замужеств), — так и легла в гроб с моей. Наверное, этим обстоятельством я должен быть польщен…

Когда-то я думал, что Эвглена — воплощенное зло, предел. Оказалось, у зла нет предела. Елена уже сейчас в этом смысле переплюнула мать, и что с нею будет дальше — лучше не думать… Хорошо, что этой твари тоже не станет.

А Елену и Эвглену, вместе взятых, по всем статьям бьет Неживой. Вот уж кто бестия адская! Не зря он, зверюга, чуял неладное, не догадываясь только, что конец — вот он, истлевает вместе с сигаретой.

С какой сигаретой? Ха-ха!

Интересно, они там в службе ЗК все такие или Неживой — это уникум, эксклюзивный образец? Есть у него слабое место (вероятно, единственное): любит почесать языком. И вот, в приступах куражной откровенности, поведал мне, что их, то бишь службу ЗК, называют еще, по аналогии со службой внешней разведки, службой внутренней разведки. Иногда — «зад кремлевский»… И то, и другое верно. Но, сообщил Неживой по секрету, на самом деле мы фактически бандиты. Методы те же, и цели те же — контролировать и обогащаться. Служба с удовольствием «крышует», имеет легальный бизнес через подставные фирмы, а еще больше имеет криминального бизнеса, — вот как в случае с «Фермой-2». Любят тамошние офицеры деньги и власть, как и их начальство, естественно. Начальство получает свою долю (львиную, очевидно)… Я не морализаторствую, меня эти нюансы волнуют только потому, что в случае неудачи бегать по миру мне придется именно от них, от «защитников конституции».

Шеф Неживого — правая рука начальника Службы. Ну а я, скромно заметил Виктор Антонович, левая нога, несмотря на внешне скромную должность. Одна из конечностей тайного короля, «верноподданный князь»…

Даже жаль, что его нет в особняке. Привез вчера вечером Елену из абортария и тут же слинял. Хотя, ночуй этот демон здесь, вряд ли я бы стал искушать судьбу именно сегодня. Потому что с его чувством опасности, о котором он, скорее всего, не врал, приготовленный мною «черный понедельник» мог стать черным для меня одного.