Улья Нова - Инка

Небо над городом темнеет, вот уже стало крепким, ничем не разбавленным кофе. Город бряцает погремушками, костяшками ожерелий, притопывает, искрит, подмигивает, вспыхивает светом дальних и ближних фар, золотит глаза и куртки прохожих, которые разбредаются, оставляя пустые улицы, мерцая, качаться в забытьи, как подвесные мосты. Улицы затихли, не стучат набойки, не цокают подковки каблуков и громкие выкрики не заставляют вздрогнуть. «Уаскаро, Уаскаро, почему бы нам не пройтись по пустому городу, в котором не видно людей и не слышно шагов, под кофейным небом, среди фонарей, что золотят и серебрят наши одежды. Почему бы нам не спуститься к реке, подышать волнующим и сырым воздухом, можно было бы просто идти рядом, а лучше взяться за руки, сначала молча, а потом ты бы начал тихо, издалека и все мне рассказал, можно очень коротко и без слов, а я уж постараюсь понять. Но, видно, тебе нравится говорить загадками, напрягая голос, перекрикивать музыку и шум».

Уаскаро держит Инкино запястье и тянет ее за собой – нырнуть в темноту, в нагретый, душный склеп ночного кафе. Здесь они сидят молча, тянут кофе во времени, лишь иногда нарушая молчание. Уаскаро кивает головой в сторону тех людей, которые нечаянно встретились, бегут друг к другу, размахивая руками, спешат обменяться поцелуями и захлебываются от радости. Но Инка равнодушна к случайным встречам. Она до обидного холодно поглядывает на двух изящных девушек, белолицых и медлительных, словно они божки, вырезанные из кости. Не трогает Инку, что не виделись подруги четыре года, не изумляет, что одна из них – художница, а спутник другой – хмурится из-под бровей, чем-то его озадачила эта встреча, почему-то его щетинистое лицо затянуто тучами. Он безрадостно наблюдает, как его подруга диктует художнице номер телефона. Инку захватило в свои сети и не отпускает одно мечтание: положить голову на плечо Уаскаро, почувствовать щекой его мягкий свитер, вдыхать аромат рощи цветущих цитрусовых от его косиц и так уснуть. Но Уаскаро увлеченно следит за тем, как возле стойки бара знакомятся два человека, он дирижирует их робкими движениями и шепотом подсказывает нужные слова. Обиженная невниманием, Инка рассматривает узор кольца на его левой руке – орнамент неизвестных в наших краях зверюшек и плодов. Продолжая наблюдение, Уаскаро что-то тихо объясняет, а когда переводит взгляд на Инку, обнаруживает, что она, убаюканная волнами своих мечтаний, завороженная орнаментом кольца, уснула, уронив голову на руку. Он тихонько гладит ее, жалобно и печально, как гладят спящего котенка или ребенка. Он умиленно улыбается на ее косолапые худые ноги в кедах, на устилающий пол шарф, на мятое перекошенное пальто, на худые коленки. Расстроенный, он тихо отодвигает стул, срывается с места и уходит, обернувшись у выхода, окидывает ночное кафе внимательным взглядом, не обидит ли кто эту девушку, которая спит за столиком, ее черные волосы растрепались и похожи на пучки травы. Уаскаро уходит, оставляя ее одну, уходит, качая головой: время бесконечно, и легко ошибиться в выборе момента. Пусть Инка найдется, пусть проявится, он согласен подождать.

Он догадывается: завтра Инка проснется от боли в спине, будет беспомощно озираться по сторонам, припоминая, как здесь очутилась, бормоча и ворча на ходу, одинокая, ежась от утреннего холода, отправится в офис, по дороге подметая шарфом асфальт.

Не надо быть прорицателем, чтобы предвидеть: завтра целый день она будет рассеянная и разбитая, получит нагоняй от всех, кому не лень, пропуская любые слова мимо ушей.

Не надо гадать, ясно и так: завтра Инка замрет за рабочим столом, будет смотреть в экран, а видеть только слезы перед глазами, перебирая губами, будет шептать: «Уаскаро, Уаскаро, почему ты ушел, неужели ты обиделся и оставил меня?»

Не надо быть ясновидящим, понятно и так: вечером, нервно теребя бусики на шее, она отправится, пересиливая усталость и грусть, на поиски ресторанчика, где слушала о путеводителе по вершинам. Она будет долго кружить, бродить и всхлипывать, пока не найдет. Вздыхая, спустится по стонущей лестнице в подвальчик, закажет еловый чай в тыкве, и чай ей принесет тот же самый мачо в белоснежной рубашке, со служебной улыбкой и жемчужными зубами. И она начнет тихонько, робко расспрашивать: «Ты не знаешь, кто такой Уаскаро и чем он живет?» После долгих препирательств она вытянет у него боязливый шепоток: «Уаскаро – Заклинатель Встреч, все ждут его, все его ищут. Уаскаро – Единственный. Небо, береги его!» Так шепнет мачо, делая вид, что стирает со стола крошки. Шепнет, замолкнет, выпрямится, оглянется по сторонам и, стройный, исчезнет, сверкнув белизной рубашки.

Так будет завтра, а сейчас Уаскаро еще раз оборачивается. Вон она, Инка, среди шума и жужжания безмятежно спит за столиком, и чашечка с недопитым кофе кажется луной на фоне черной ночи ее волос.

«Спи, Инка, не сердись на меня».

Неделю Инка барахтается в шторме отчаяния и тоски, силу которого даже Заклинателю Встреч не дано было предугадать. «Уаскаро, Уаскаро, почему ты уехал, не предупредив, почему не сказал, что же делать с духовными упражнениями, продолжать их или забросить? Зачем ты исчез, ведь уже непривычно жить без тебя, и совсем не хочется возвращаться на прежние, скучные берега?»

Сначала она думала, что Уаскаро обязательно позвонит и объяснит, что заставило его уйти. В переходе метро, по дороге в офис она купила невесомую безделицу из пробкового дерева, божка уака бесстрастная и суровая личина которого показалась ей похожей на лицо Уаскаро в минуты задумчивости. Даже то, что он Заклинатель Встреч, ничего-то, в сущности, не объяснило, а только запутало Инку окончательно, она никак не могла понять, кому он устраивает встречи и зачем это нужно. Записные книжки у Инки никогда не водились, она вечно чиркала телефоны, где попало – на салфетках и клочках бумаги. Но телефоны Уаскаро, мобильный и домашний, записаны в надежном месте – черным маркером на старенькой радиоле: две строчки цифр, под ними – Уаскаро, еще ниже, уже поблекшим от старости маркером не так давно уточнено – Заклинатель Встреч. По мобильному Уаскаро бесстрастный голос прорицательницы спокойно вещает: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Инка набирает номер снова и снова, и неизменные интонации прорицательницы доводят ее до отчаяния. Наткнувшись в очередной раз на нерушимое спокойствие, Инка потерянно бродит по дому и с грустью смотрит на разукрашенный бок радиолы. «Уаскаро, Уаскаро, я-то думала, ты – навсегда. Но твои номера врут, радиолу теперь не оттереть, и моя жизнь без тебя – пустыня». Инка нюхает день, но дни, один за другим, ничем не пахнут, кроме пыли, они пусты и скучны. Инка выполняет рабочие обязанности механически, как кофемолка, кофеварка или кофемашина. А зачем спешить, если нечем заполнить вечер. Старые Инкины занятия: всякие набеги по бутикам центральных улиц и площадей, пикники, аромотерапия на базаре – отцвели, утеряли магическую силу и всякую привлекательность, кажутся пресными и безвкусными, как овсяные хлопья.