Улья Нова - Инка

К концу городской кругосветки Инке встретилось Солнце. Оно появилось среди тенистых улиц, что впадали в спячку, предчувствуя скорую осень. Солнце наметилось случайно, блеснуло лапкой из-за башенок и крыш, протиснуло сквозь щель между домами кончик косицы и встретило Инку щедрыми мягкими объятиями. Оно вернуло камням и асфальту сияние мелких бриллиантов, а орнаменту кленовых листьев – сочные, яркие краски. Оно обновило пальто старушек и курточки детей на улицах, оно согрело стекло трамвая. И так оно играло золотом, переливалось множеством косиц-лучиков, спешило отдать все без остатка, щедро делилось, являло, укутывало в шелковистую шерсть, что Инке захотелось стать хоть немного похожей на него – светить и лучиться. Так, завершая третью за день кругосветку по городу, Инка, кажется, обрела национальность души.

Уаскаро исчез, но Инка продолжала практику самообнаружения. Кто знает, может быть, от ее рвения, от каждого ее жеста зависел далекий, еще не ясный ей самой исход. Усложняя задачу, она появлялась в самых людных, шумных, бурных местах Океана Людского с тайной надеждой нечаянно встретить Уаскаро и выяснить, на что он обиделся, да и просто перекинуться с ним парой слов. В городе народа много, и вот с прохладным душевным бризом обнаруживаешь, что людей, годных для обмена парой слов, не хватает. С тайной надеждой встретить Уаскаро, Инка бодро, смело выбегала из метро и оказывалась один на один с шквалом и шумом центральных улиц. Она отчаянно ныряла в Океан Людской и энергично продвигалась среди гуляния-блуждания толп. Ни минуты не расслабляясь, не отвлекаясь на мелочи и плакаты, не позволяя ярким вывескам и светящимся барам заманить и увести себя, она выискивала над головами и среди фигур ту, которая была Единственной во всем городе, во всем мире. Но попадались не те, случайные люди с прическами из сорока с лишних косиц, мужчины в бежевых пальто, латиносы со смуглой кожей и приятным акцентом, парни с цепкими выразительными глазами, словно Уаскаро рассыпался на множество мелких штришков, а в давке их расхватали запасливые прохожие. Инка так серьезно, так прилежно просеивала людские потоки, ловилась на эту игру, из которой уже не выбежишь легко и просто. От безрезультатности поисков, от отчаяния, посреди шума, мелькания рук-ног, материй, в изобилии оттенков красок для волос Инку начинало штормить.

Она осматривалась: вокруг нее полировали асфальт мужчины, дикие, готовые заполучить и поиметь все, что плохо лежит, дышит и движется. Казалось, они кипят адреналином, а их тела – сосуды, созданные под андроген Их стероидные гормоны зашкаливают, желваки мечутся, как необъезженные мустанги, глаза ищут, где бы добыть тугриков, как бы полегче поживиться долларами, ноздри раздуваются, вынюхивают, не удастся ли урвать дармовщинку, отведать мяса и намыть золота. Женщины плавают здесь же, пестрые, укутанные в разноцветные материи, ступают мягко, ножки в обуви из кожи, замши и нубука ставят аккуратно, твердо, туда, где посуше и поприятнее. Женщины умело несут на головах косицы, кудри и хвосты, перышки, золотые серьги, а во рту – золотые зубы, украшенные жемчужной керамикой. С видом настороженных охотниц или завидной дичи хладнокровно перемещают они в пространстве разнообразные наборы ляжек, все это колышется и сочится, свежее, надушенное, мытое, на любой вкус, на любой размер. В толпе Инка особенно остро ощущает отсутствие на запястье ведущей, тянущей куда-то руки Уаскаро. Людей-то вокруг пруд пруди, неволшебных, сиюминутных людей, они составляют кто флору, кто фауну диковатой природы мегаполиса. Только вот указатель исчез, потерялся, и где его теперь искать – неизвестно.

«Уаскаро, Уаскаро, зачем ты оставил меня, я знаю, ты не уехал, ты где-то рядом, ты рассеян по городу, а я снова одна, я теперь навсегда – роза ветров, роза ураганов.

Как оно, оказывается, жутко, как тягостно, когда никто не ведет, не направляет, тем более если слабеешь в соленом Людском Океане. Но Инка не шла ко дну. Самообнаружение стало для нее способом жить и дышать в этом мире, спасительной щепкой, что задумчиво колышется на глади людских волн, не тонет и за нее можно ухватиться. Инка остановилась, заупрямилась, а всякие удручающие сограждане вдруг начали обретать прозрачность для ее глаз. Она отделилась от себя, запуганной и трусливой. Встряхнулась и разыскала ту дикую, необузданную Инку, которая рвала фотографии и плела амулеты. И обретя эту единственную и высшую Инку, она отправилась дальше, напролом сквозь толщи снующих тел, пододвигая кого надо, без настроения, не высказываясь. Пару минут спустя она рассекала волны людские, гордо держа голову, и взором кондора осматривала просторы.

Теперь, когда Инка загорелась найти, нечаянно встретить Уаскаро в городе, она пыталась понять премудрость заклинания встречи, но ничего не выходило, мысль в ступоре морской свинки больно врезалась в каменную стену, которая и пуле не по зубам. А разве может сонная мысль тягаться с пулей? «Уаскаро, Уаскаро, ты объяснял, как случаются встречи, а я все прослушала, я гладила взглядом твои плечи и ласкала мечтой твои руки». Загадки нечаянных встреч оставались ношей Инкиной души. А прояснить нужно скорее, ведь Уаскаро исчез, а его слова и крупицы премудрости обрастали мхами забвения, настоящее заволакивало Инкину память.

Пробковый уака-божок охранял Инкин сон. Там все время был один сезон – холодное лето, обдуваемое ледовитыми океаническими ветрами. И все время Инка врала себе, что ищет магазин солнечных батарей. Она бродила среди невзрачных ночлежек с сырыми подъездами и дырявыми крышами, под сырыми шалями туч. Сколько раз она блуждала среди строений, наводящих грусть, зябла, а из окон к ней тянулись затерянные на подоконниках сумки, вечнонецветущие кустики, куклы, чьи жесткие синтетические волосы пропитаны пылью и зеленкой? Что хотели ей доложить, в чем признавались эти ископаемые ее снов, о чем молча свидетельствовали, к чему взывали, Инка могла только догадываться. Ну о том хотя бы, что все поглощают и засасывают квартиры, разобщают и осушают Океан Людской, превращая его в цепь болот, что все затягивает тина покоя и лени. А покой и лень, может быть, и разрушают магию в людях.

Очутившись в темном, сыром подъезде, она, как всегда в снах, невесомо и легко взлетела на второй этаж и пихнула плечом дверь. В помещении, куда она ворвалась без стука, было пусто и темно от листвы деревьев за окном, серые стены пахли неухоженно и необжито. Попадала Инка, как всегда, в один и тот же большущий зал с колонной посередине. Инку охватили страх и дрожь – она не ожидала, что окажется здесь одна, откуда-то она знала, что Уаскаро должен был остановиться здесь, но он почему-то уже съехал, забрав все свои пожитки. Она догадывалась, что опоздала, опять не удалось поговорить, а ведь было столько вопросов. И усталость сразу налилась гирями в ногах, а в горле разрослась паутина простуды. Из последних сил Инка ползала с лупой, изучая подоконники и углы – не оставил ли Заклинатель какого-нибудь тайного знака, символа, хоть какую-нибудь подсказку, где его искать. Для чего искать? А чтобы найти.